Дейр-Ясин» и «Бегин — убийца детей»[581].
Это были ужасные дни. Сотни мужчин, женщин и детей, брошенные на произвол судьбы израильскими военными, были убиты. Бегин потерял своего ливанского партнера; лауреат Нобелевской премии мира утратил свою репутацию, будучи обвиненным в геноциде, и общественное мнение, как в Израиле, так и во всем мире, отвернулось от него. Неудивительно, что у Бегина ожили в памяти времена сорокалетней давности, когда его называли «мясником Дейр-Ясина».
Немало политических деятелей на месте Бегина решили бы отдать Шарона на растерзание. Ведь, в конце концов, именно Шарон разрешил фалангистам войти на территорию Сабры и Шатилы. Именно Шарон не поставил его в известность после первых сообщений о начале резни, держа его в полном неведении о происходящем. Однако Бегин всегда принимал на себя всю личную ответственность; вот и сейчас, к концу своей карьеры, со всех сторон подвергавшийся нападкам, он сохранил верность своим принципам. Беседуя в тот день, когда он предстал перед разъяренной толпой во дворе Большой синагоги, со своим старым товарищем по Эцелю Иеѓудой Лапидотом, Бегин ясно дал понять, что вся ответственность лежит на нем и он не намерен от нее уклоняться. «Каждый член правительства должен нести ответственность независимо от того, знал он о происшедшем или нет. Они [то есть члены его кабинета] обязаны поступить так же, как поступил я после случившегося в Дейр-Ясине»[582].
Однако сложившаяся кризисная ситуация была не из числа тех, с которыми можно «справиться». Египет, с которым Бегин недавно подписал мирный договор, отозвал своего посла. В Тель-Авиве сотни тысяч протестующих вышли 26 сентября на демонстрацию, требуя юридического расследования случившегося в Сабре и Шатиле и призывая к отставке «Шарона-убийцы» и «Бегина-убийцы»[583]. Бегин не сразу осознал всю серьезность положения, но вскоре понял, что это отнюдь не буря в стакане воды и что ему грозит серьезный общенациональный кризис. Через два дня он согласился создать комиссию, главой которой был назначен председатель Верховного суда Израиля Ицхак Каѓан, с целью определить, несет ли Израиль ответственность за убийства в Сабре и Шатиле. При всем своем демонстративном упорстве, премьер-министр, казалось, решил покориться судьбе. Посол США Сэмюэль Льюис позже вспоминал: «Видно было, что происходящее ему не по душе. Казалось, всё разваливается на части»[584].
Положение дел в Ливане непрестанно ухудшалось, и одновременно с этим ухудшалось здоровье Бегина. В июле 1979 года он перенес инсульт; в ноябре 1981 года он снова попал в больницу — падение в ванне привело к перелому бедра. В течение нескольких недель он был прикован к инвалидной коляске, даже во время заседаний Кнессета, и на протяжении всей войны ходил с тростью. Однако самый тяжелый удар был впереди.
У Ализы также были проблемы со здоровьем. Она страдала астмой еще со времен их знакомства; когда Бегин сидел в советской тюрьме и беспокоился об участи Ализы, он спрашивал себя: «Если она окажется в заключении, то как же сможет жить без своих лекарств?»[585].
Летом 1982 года Ализа нуждалась в инвалидной коляске, а также в аппарате искусственного дыхания. Четвертого октября ее положили в больницу «Ѓадасса» с тяжелым воспалением легких, и после интубации она не могла говорить. Общались они с Бегином записками. Бегин понимал, что силы ее иссякают, и взвешивал возможность ухода в отставку. Он писал Сэмюэлю Льюису: «Я должен целиком и полностью отдавать свое время ей — всё то время, что ей отпущено»[586]-
В расписании Бегина стоял визит в США для сбора средств и встречи с Рейганом; он собирался отложить его, чтобы оставаться у постели Ализы. Однако она настояла на поездке: «Не беспокойся, всё будет хорошо. Ты обязательно должен поехать»[587].
Тринадцатого ноября, в субботу, Бегин был в Лос-Анджелесе, готовясь к участию в работе Генеральной ассамблеи Совета еврейских федераций. Сын Бени позвонил Кадишаю в Лос-Анджелес и сообщил, что Ализа умерла — в Израиле было раннее утро 14 ноября[588]. Бегин был настолько слаб, что новость не решились сообщить ему в отсутствие сопровождавшего его в поездке кардиолога — а тот пошел в синагогу. Вернулся он через несколько часов и вместе с Кадишаем отправился в гостиничный номер Бегина[589].
Бегин разрыдался. «Как же я мог оставить ее?» — повторял он раз за разом[590]. Он вылетел в Израиль в тот же день и весь полет провел в личном салоне самолета[591], ни с кем не разговаривая и прерывая молчание скорбными стонами[592]. На следующий день Менахем похоронил Ализу на священной Масличной горе, с которой вещали пророки и откуда открывался вид и на Старый, и на Новый Иерусалим. Бегин потерял родителей, брата, друзей. Но все эти годы — в Польше, России, Палестине и, наконец, Израиле — с ним была Ализа. Их совместная жизнь была великой и радостной историей любви — и вот она подошла к концу. Женщина, которую он благодарил в ночь после выборов словами из книги Ирмеяѓу за то, что она «невестою шла за ним по пустыне», теперь оставила его в пустыне, в полном одиночестве.
Начала свою работу Комиссия Каѓана, возглавляемая председателем Верховного суда Ицхаком Каѓаном, в состав которой входили судья Верховного суда Аѓарон Барак и генерал-майор Йона Эфрат. Бегин был приглашен на заседание комиссии для дачи показаний. Изнеможденный, сутулый, но исполненный достоинства, он сел перед комиссией, и его попросили назвать свое имя. Он ответил: «Менахем, сын Зеева-Дова и Хаси Бегин». Это была традиционная еврейская формула, и, называясь таким образом, Бегин хотел, чтобы миру было ясно, кем он является. Он сделал все возможное, чтобы защитить Шарона, — храня верность до конца, однако не прибегая при этом ко лжи. И когда его спросили, прав ли был Шарон, не уведомляя его в полной мере о ситуации в зоне боевых действий, Бегин ответил просто: «Нет»[593].
После четырех месяцев разбирательств комиссия объявила о результатах своего расследования. Было указано, что, хотя никто из израильтян не несет непосредственной ответственности за убийства в лагерях Сабра и Шатила, но Ариэль Шарон является более других «лично ответственным» за случившееся:
Не представляется возможным оправдать то обстоятельство, что министр обороны игнорировал возможную опасность массовых убийств… Он нес ответственность за весь ход военных действий, а также в полной мере отвечал за все связи с фалангистами. Если в действительности министр обороны, принимая решение о допуске фалангистов на территорию лагерей, без контроля над этим со
