стороны Армии обороны Израиля, не предусмотрел последствий такого шага, могущего привести к несчастью, которое и произошло в действительности, то единственное возможное объяснение случившегося заключается в том, что он пренебрег всеми связанными с этим решением опасениями…[594]
Комиссия Каѓана постановила: «В случае признания такой необходимости для премьер-министра, рассмотреть, следует ли ему применить свою власть в рамках пункта 21 (А)(а) Основного закона о Правительстве, согласно которому „премьер-министр может, проинформировав кабинет министров о своем намерении, освободить министра от занимаемой должности“»[595].
Что же касается роли Бегина во всем этом деле, то Комиссия Каѓана фактически признала, что исполнение функций премьер-министра в настоящее время ему не по силам. «Мы не видим никаких причин освобождать премьер-министра от ответственности за недостаточный интерес к действиям фалангистов на территории лагерей… Отсутствие вовлеченности со стороны премьер-министра в общий ход событий налагает на него определенную степень ответственности»[596].
Тем временем демонстрации протеста перед резиденцией Бегина принимали все больший размах. Одна группа противников войны вывесила плакат, сообщавший о числе погибших солдат. Бегин отказывался даже говорить о том, чтобы запретить протесты. «Это их демократическое право», — сказал он, не забывающий свои выступления против поведения Бен-Гуриона в деле Роберта Соблена[597].
Израильские политики правой ориентации давно уже считали, что Бегин предал их интересы, отдав Синай египтянам. Теперь в наступление пошли левые. Общественное движение «Шалом ахшав» («Мир сейчас»), возникшее несколько лет тому назад с целью поддержать уход из Синая, регулярно проводило антивоенные митинги и марши. Вскоре их противники также принялись организовывать свои демонстрации. Когда 8 февраля 1983 года правительство собралось для обсуждения выводов Комиссии Каѓана, начались уличные беспорядки, и сложившаяся ситуация напомнила ту, что была во время обсуждения Кнессетом немецких репараций. Прямо во время заседания кабинета некий Йона Аврушми, психически нездоровый человек, бросил гранату в толпу демонстрантов движения «Шалом ахшав», собравшуюся возле здания, где проходило это заседание, и при этом погиб Эмиль Грюнцвайг, тридцати трех лет, сотрудник иерусалимского института «Ван-Лир». Йосеф Бург, принимавший участие в заседании правительства, тогда еще не знал, что при этом взрыве пострадал его сын Авраѓам. Бегин был вне себя: «Спаси нас, Боже, от этого зла. Спаси нас, Боже»[598]. Он дважды на протяжении своей жизни предотвращал гражданскую войну, и вот теперь события, казалось, вышли из-под его контроля. Несмотря на свое желание сохранить верность Шарону, Бегин ни на минуту не сомневался, что правительство должно принять выводы Комиссии Каѓана. И в самом деле, даже если он, как казалось, и проявлял нерешительность во время войны, то сейчас он вновь продемонстрировал наличие нравственных ориентиров; если он и молчал, соглашаясь с Шароном, то сейчас он вновь заговорил в полный голос: «Мы, несомненно, должны принять рекомендации комиссии, — твердо сказал он. — Таковы правила. Мы обязались принять рекомендации, когда мы назначали эту комиссию. Да, таковы правила. Насколько я понимаю, у нас нет другого варианта»[599]. Правительство приняло рекомендации комиссии Каѓана шестнадцатью голосами при одном голосе против. Возмущенный Шарон согласился уйти с поста министра обороны, но остался в составе кабинета как министр без портфеля.
Глубокое уважение к закону не оставляло Бегину другого выхода: он не мог не признать выводы Комиссии Каѓана; однако, в свойственной ему спокойной манере, он оставался при своих убеждениях. В письме сенатору Алану Кранстону Бегин утверждал:
Вся эта кампания, имеющая целью возложить вину за убийства на Израиль, сделать его морально ответственным за случившееся, представляется мне, пожилому человеку, который повидал многое в своей жизни, неправдоподобной, фантастической и в высшей степени недостойной… Во-первых, трагическая истина заключается в том, что арабы убивали арабов. Во-вторых, резню остановили израильские солдаты. И в-третьих, если эта клеветническая антиизраильская кампания не будет пресечена самым жестким — да, я подчеркиваю, жестким — образом, то через несколько недель или месяцев все и повсюду будут убеждены, что эти зверские убийства совершены израильскими военными[600].
В Кнессете было выдвинуто несколько вотумов недоверия правительству, однако Бегин без труда справился с этой проблемой. Пусть он и не смог сдержать поток осуждений и порицаний, но тем не менее постарался сделать это, обратившись к Книге Книг и веря в то, что, в конце концов, евреи должны иметь возможность полагаться друг на друга в этом, неизменно враждебном к ним, мире:
Я повторю еще раз: нам никогда не приходило в голову, ни на секунду, ни тем, кто был осведомлен о решении впустить фалангистов на территорию лагерей, ни тем, кто не был осведомлен об этом, что такие ужасные события могут произойти в этих бейрутских лагерях беженцев. Вот почему мы безусловно можем сказать, что «наши руки не пролили этой крови»[601], и потому нельзя возводить напраслину на еврейский народ, и потому нельзя давать неевреям возможность клеветать на нас [См.: Йехезкель, 16:63, 29:21][602].
Однако большинству было ясно, что сложившаяся ситуация значительно сложнее. Как отмечал Арье Наор, фалангистам было разрешено войти на территории лагерей, произвести аресты террористов, а в случае их сопротивления применить силу. При этом Наор (чье неприязненное отношение к Шарону было хорошо известно) заметил: «Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы арабы поступили иначе? Чтобы они не убили всех, кого только могли?» Неизбежно, полагал Наор, должны были пролиться реки крови[603].
Осудил ли Бегин Шарона за все случившееся? Считал ли он Шарона ответственным за то, что военные действия вышли из-под контроля? Было ли у него убедительное объяснение всему этому — пусть даже хотя бы только для себя? Трудно с уверенностью ответить на такие вопросы. Об этом периоде жизни Бегин не написал ничего такого, что можно было бы поставить рядом с его книгами «Восстание» или «В белые ночи». Мы знаем только, что это был мучительный период. Гнев израильтян не утихал. Бегин принес своей стране мир с Египтом — без единого выстрела. По его инициативе был уничтожен «Осирак», и все участники миссии вернулись домой невредимыми. Но в этот раз всё обстояло иначе. Война с Ливаном унесла 657 жизней израильтян, лишь немногим менее, чем Шестидневная война. Израильские военные не смогли предотвратить убийство сотен человек в лагерях палестинских беженцев. И репутации Израиля на международной арене был нанесен тяжелейший ущерб.
Война с Ливаном была первой войной, в безусловной необходимости которой израильтяне не были абсолютно уверены. Израильтянам неоднократно приходилось претерпевать мучения от рук своих врагов, но всякий раз их поддерживала вера в то, что военные действия
