были навязаны им противной стороной, что они не рисковали понапрасну жизнями своих сыновей и что если им приходилось сражаться, то они сражались достойно. И вот эта вера оказалась подорванной, после чего начался период мучительной неуверенности в себе, и в полной мере от этого чувства стране так и не удалось избавиться.
Но все-таки Бегина никогда не оставляла убежденность в том, что Ливанская война была войной самосохранения. По духовному складу скорее пророк, нежели прагматик, Бегин никогда не был расчетливым управленцем вроде Переса; он в большей степени руководствовался инстинктом и верой в то, что его главная миссия — это защита еврейского народа. И возможно, он был прав, несмотря на все неудачи. Несомненно, опасность, связанная с перспективой укрепления позиций Арафата в Южном Ливане, была очень серьезной, поскольку в такой ситуации север Израиля стал бы подвергаться непрерывным атакам палестинцев — а это могло изменить не только весь ход жизни в Галилее, но и общий настрой израильтян. Перейдя от войны с регулярной армией к войне с террористами (независимо от их суммарной огневой мощи), Израиль стал первой страной в мире, противостоящей этому врагу, который сейчас угрожает всему западному миру.
Понадобится, правда, еще не одно десятилетие, прежде чем западный мир в полной мере столкнется со стратегическими, тактическими и моральными проблемами, являющимися неизбежным следствием борьбы с террором. Тогда же Израиль почувствовал себя одиноким, растерянным и даже преданным. То было время, когда рушились привычные представления о безопасности, утрачивалась уверенность в том, что можно рассчитывать на благоразумие правительства, которому доверены судьбы молодых израильтян, и терялась вера в моральные ценности Израиля.
Израильтяне, в массе своей, просто не видели иной альтернативы, кроме как стоять на своих позициях и оставаться на посту. Однако оставаться на своем посту у Менахема Бегина уже просто не было сил.
16
Я больше не могу
И пошел Моше, и говорил эти речи всему Исраэлю. И сказал он им:… не могу более…
Дварим, 31:1–2[604].
Когда Ализы не стало, Бегин остался в одиночестве. А затем, в феврале, был опубликован отчет Комиссии Каѓана. Ознакомившись с выводами комиссии, Бегин просто сказал Йехиэлю Кадишаю: «Мне следует подать в отставку».
Вскоре после публикации отчета Шарон рассказал Бегину, что, когда он собрался вступить в Ѓагану, отец напутствовал его: «Никогда в жизни не предавай еврея». И добавил, что он, Шарон, никогда не нарушал этого завета отца. И еще добавил: «А вот ты предал меня». Бегин был потрясен. Несколько лет спустя Шарон — в полной мере осознавая, что именно он стал основной причиной политической смерти Бегина, — писал без тени сожаления что, по его мнению, премьер-министр не смог вынести этого обвинения, поскольку оно было слишком болезненным[605].
Физическое самочувствие Бегина ухудшалось. Он стал плохо видеть после удара, перенесенного в начале года, потерял в весе, и под воздействием лекарственных препаратов впадал в состояние дезориентации[606]. В Кнессете он появлялся все реже. Нахум Барнеа, один из самых известных израильских журналистов, писал, что Бегин превратился в «неуправляемого зомби». Батья Эльдад, подруга Ализы, сказала жене Бени Бегина, что ее свекор выглядит как человек, не желающий больше жить[607].
Дочь Бегина Леа, очень застенчивая и никогда не состоявшая в браке (это сильно огорчало ее мать), переехала в дом на улице Бальфур, чтобы жить с отцом. Каждый день они вместе смотрели кино, причем выбор фильма всегда принадлежал дочери, и отец никогда не высказывал никаких возражений на этот счет.
Бегин редко появлялся на публике и отказывался от бесед с журналистами. В мае 1983 года он отложил встречу с Рональдом Рейганом, в июне он все еще не был готов к этому визиту. Кадишаю он так объяснил свое нежелание: «Посмотри на воротничок моей рубашки. Я свободно могу засунуть туда два пальца. Разве можно встречаться с Рейганом, когда я так выгляжу?» Он сам позвонил Рейгану и сказал, что причина отмены встречи связана с его личными обстоятельствами[608].
К началу лета Бегин перестал посещать заседания правительства и настолько ослабел, что с трудом мог самостоятельно разуться. Когда 19 августа 1983 года он отмечал свое семидесятилетие, Кадишай вспомнил, как Бегин несколько раз повторял ему, что собирается уйти в отставку в семьдесят лет[609]. Кадишай решил было, что Бегин объявит о своей отставке, но тот, по всей видимости, не хотел, чтобы уход с поста премьер-министра проходил в атмосфере юбилейных торжеств. Таким образом, Бегин снова решил обождать.
На 27 августа был назначен визит нового канцлера ФРГ Гельмута Коля, и на правительственном здании развевался немецкий флаг. Для Бегина, чьи родители и брат были убиты немцами, а сам он возглавлял протесты против выплаты немецких рёпараций, будучи уверенным, что немцы должны вечно испытывать чувство вины, вид немецких флагов над еврейской столицей стал той каплей, что переполнила чашу его терпения. Ему предстояло в качестве премьер-министра обменяться с Колем рукопожатием. На следующий день, 28 августа, Бегин сказал Кадишаю, вошедшему в его кабинет: «Хорошо, что ты здесь. Хотел сообщить тебе, что сегодня я объявляю о своей отставке»[610]. Кадишай попытался было отговорить его от этого решения, но, понимая и отчасти предвидя его неизбежность, ничего не сказал.
На заседании правительства Бегин объяснил, что причины отставки имеют «личный характер». Он сказал: «Я больше не в состоянии занимать этот пост». Министры, не обладавшие интуицией Кадишая, были ошеломлены этим сообщением — несмотря на то, что и сами видели явное ухудшение состояния Бегина. Трудно было поверить в то, что Бегин отказался от дальнейшей борьбы. Они обратились к нему с просьбой изменить свое решение. «Народ вас любит», — сказал один из членов кабинета[611]. Бегин ответил просто: «Я больше не могу»[612]. На память могло прийти сказанное Жаботинским перед смертью в 1940 году: «Я так устал». Бегин не представил президенту Хаиму Герцогу прошение об отставке, как этого требовал протокол. У него появилась сыпь на лице, и он не хотел выходить из дома в таком состоянии. Впервые в истории премьер-министр подавал президенту прошение об отставке через посредника[613]. Документ доставил Дан Меридор, депутат Кнессета от Ликуда, приверженец Бегина, в будущем министр юстиции, министр финансов и заместитель премьер-министра.
На следующий день приходился канун Йом Кипур, начало самого важного из праздников года. Бегин соблюдал Йом Кипур даже в советской тюрьме, но в этот вечер он не пошел
