шрамы зарубцевались и стали темно-бардовыми. Мышцы давно затекли. Если развязать, оба не смогут двигаться, кровоснабжение во многих местах пережато.
Едва вспомнилось про ожидавших казнь, как появились два бойника и принялись снимать с них веревки. Размотав, осужденных грубо отодрали от столба. Скрючившиеся взвывшие тела потащили внутрь помещений. Наверное, опять в карцер.
Перед шатрами сооружалось нечто вроде помоста. С деревенских плотников и отправленных в помощь бойников пот лил ручьями. Безрукавки крепостных промокли насквозь, но никто не рискнул их скинуть – слишком много важных персон вокруг. Зато им было проще в нижней части тела – средней длины юбки легко вентилировались, чего не скажешь о длинных балахонах бойников. Те просто жарились, но марку держали. Никто не жаловался.
Учениц собрали на траве в уголке поля. Морщась от солнца, девочки разлеглись кто как. Большинство связали рубахи узлом на животе. Плавно угасающим лучам подставлялись лица, шейки, открытая часть груди и даже ступни. В отличие от давних веков моего мира, здесь знатные особы не сторонились загара.
Как по команде все вскочили, оправляясь. Я со всеми, еще не поняв, что случилось.
Приближалась сестрисса Аркадия.
– Ее преосвященство проведет занятие, – сообщила Астафья и с одновременным поклоном-полуприседом удалилась.
– Садитесь, – разрешила сестрисса.
Под взмахом ее руки все опустились на траву. Сестрисса откинула капюшон. Худая шея гордо держала голову, покрытую полупрозрачной кольчужной шапочкой, опускавшейся вниз по затылку. Узкие скулы и глубокие вертикальные морщины вразлет от носа придавали лицу нотку высокомерия, но глаза улыбались добром и покоем. Общее впечатление составлялось отстраненное и возвышенное. Еще не старая. То есть, в возрасте, но моложавая. Крепкая, стройная, хотя и не так, как Варфоломея. В Аркадии, в отличие от Зарининой мамы, не было хищности и сопутствующей ей постоянно излучаемой опасности. Опасность могла быть под легкой накидкой плаща, стянутой под самой шеей, там без труда угадывались изгибавшийся вниз кончик длинных ножен и рукоять под левой рукой. До сих пор за единственным исключением в лице царевича Руслана мне попадались только прямые обоюдоострые мечи. Спрятанный был намного уже и длиннее. Он напоминал саблю. Нет, казачью шашку: его дуга обращена вверх, для выхвата и удара в одно движение. Сабли так не носили. Это, конечно, если заточка клинка находится с внешней стороны изгиба. Но бывает и с внутренней. У египтян, к примеру, было в качестве церемониального жертвенного оружия.
Слово «жертвенное» навеяло нехорошие мысли, ведь о способе наведения «справедливости» царисса Дарья не упоминала.
Вместе с нами присела и сестрисса. Она опустилась на колени, прикрытые пологом плаща, спина при этом осталась прямой, словно позвоночник от горла до травы усилили с неба копьем в макушку. Обежав проницательным взором учениц, сестрисса объявила:
– Совместим приятное с полезным. Не часто удается поговорить со школьницами о высоком до того, как возобладало низкое. Незнание закона не спасает от предусмотренной кары. Поговорим о законе и семейном праве.
– О семейном! – зашептался кто-то.
Легким движением брови сестрисса восстановила тишину.
– Можно вопрос, ваше преосвящество? – все же не выдержала Клара.
– Да, дитя мое, – кивнула сестрисса. – Вопрошай.
– Цель вашего прибытия – не только в гости?
Заволновались все. Кто-то кивал на Карину, другие с сомнением качали головами. Сестрисса мягко улыбнулась:
– Умейте ждать. Наступит завтра и даст ответы на все вопросы. Перейдем к уроку.
Она подняла лицо вверх, глаза закрылись, губы начали декламировать:
– Соблюдай постановления сии и исполняй их. Не клянись именем Святым во лжи. Не делай неправды на суде. Не злословь глухого и не шути со слепым, ибо воздастся. Не обижай ближней своей и не грабительствуй. Не восставай на жизнь ближней своей. Не враждуй на сестру свою в сердце своем, и обличи ближнюю свою, и не понесешь греха. Не мсти и не имей злобы на ближних своих. Кто будет злословить мать свою, да будет предана смерти, кровь ее на ней. Кто ляжет с мужем матери своей, оба да будут преданы смерти. Кровь их на них. Если кто ляжет с женщиною как с мужчиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них. Если кто ляжет с невестором чужим, то оба да будут преданы смерти: мерзость сделали они, кровь их на них. Если кто возьмет в мужья сына с отцом его, это беззаконие. На огне должно сжечь ее и их, дабы не было беззакония между вами. Также не бери мужа вместе с братом его. Если кто возьмет брата своего, сына матери своей, да будут они истреблены пред лицом народа. Ни к какому родственнику по плоти никто не должен приближаться с тем, чтобы открыть наготу. Наготы брата матери своей не открывай, он единокровен с матерью твоей. Наготы мужа сестры своей не открывай, это нагота сестры твоей. Наготы мужа дочери и матери твоей не открывай, ибо это твоя нагота. Ибо открывая наготу членов семьи своей обнажаешь плоть свою. Не оскверняйте себя ничем этим, ибо всем этим осквернил себя народ, живший до вас. И осквернилась земля, и воззрела Алла-сокрушительница, да простит Она нас и примет, на беззаконие, и был акопалипс. Соблюдайте все уставы и все законы вам данные, исполняйте их, и не свергнет вас с себя земля, которую вам дали жить.
Сестрисса открыла глаза. Просветлевший взор, словно пообщавшийся с богом, поочередно задержался на каждом. Долго и пронзительно.
– Раньше все слышали это установление?
– Не все, – от общего имени объявила Аглая. – Новеньким дома могли не зачитывать. А еще есть два ангела.
Сестрисса медленно кивнула:
– Ангелы. Это хорошо. Помните об акопалипсе. Помните, что бывает, когда равновесие нарушено и мир катится под откос.
Умолкнув, она некоторое время выжидала.
Я хмыкнул: «Акопалипс». Как смешно недовыговорила. И никто не поправит: сестрисса все же, как-никак.
– Повторяйте установления ежедневно, – вновь понесся над полем проникновенный взрослый голос. – Повторяйте все законы и молитвы. Как заповеди. Как имя свое. Ибо не будет ни вас, ни имени вашего, ни чести семье вашей, если случайно или с умыслом восхотите обойти святые уложения. Вопрошай.
Вскинутая рука указывала на Аглаю. От неожиданности та подпрыгнула, затем, озлившись на себя, опустила голову и почтенно осведомилась:
– Ваше преосвященство, как быть, если один грех противоположно накладывается на другой и сам себе противоречит?
– Как может быть такое? – нахмурилась сестрисса.
– Не мсти и не имей злобы на ближних своих, – процитировала Аглая не подымая взгляда, – пересекается в сердце с «обличи ближнюю свою». Моя совесть темна.
– Поведай, очисти сердце, – тоже склонила голову сестрисса.
Прилюдная исповедь – что-то новенькое. Привычнее, когда вызывают по одному
