Наконец-то это всё обретает смысл. Роль моего отца в событиях двадцатилетней давности. Его наверняка терзала совесть за то, что он помогал Пенелопе обмануть её мужа, что привело к её смерти. И, возможно, после этой трагедии, он начал опасаться за свою жизнь. Опасаться гнева Харлоу.
— Поначалу я не хотел знать, — глаза Харлоу блестят от слёз. — Я не хотел знать, был ли ребёнок, которого принёс мне Рэдклифф, генетически моим или нет. Но затем мне пришлось. Это было как болезнь, поражающая всё моё тело. Я не спал ночами. Всё думал об этом, — он бросает взгляд на Зейна, сидящего прямо, как доска, не дыша.
— И когда я сделал тест, я решил, что это не имеет значения…
— Подожди, — перебивает Зейн. — Почему это не имеет значения?
— Потому что я понял, что ты, так или иначе, мой сын.
— И это значит… — медленно произносит Зейн.
Харлоу тяжело выдыхает.
— Это значит, что генетически мой сын — Трей Винчестер.
5. СИЕННА
В кабинете стоит гробовая тишина. Как вдруг Зейн вскакивает на ноги и взрывается:
— Как ты мог скрывать это меня? Столько лет? Как ты мог?!
Харлоу бледнеет.
— Прости, Зейн. Я не хотел, чтобы ты стал хуже думать обо мне…
— Точнее ты не хотел, чтобы я знал правду. Что ты убил мою маму, — выпаливает он, морща лоб. Его желваки яростно двигаются. Никогда не видела его в такой ярости. Кажется, он может пробить кулаком дыру в стене.
Зейн закрывает глаза и выдыхает, прежде чем вновь открыть их и пронзить Харлоу взглядом.
— Нет, я не могу, — он вылетает из комнаты.
Я собираюсь последовать за ним, но меня останавливает голос Харлоу:
— Сиенна… — начинает он.
Я разворачиваюсь и впиваюсь в него взглядом.
— Вы такой трус. Вы, правда, думали, он не узнает? — не дожидаясь ответа, я выбегаю из кабинета вслед за Зейном.
Я догоняю его уже на улице. Он садится в свой серебряный мерседес. Возможно, он хотел бы остаться один, но мне всё равно. Падая на пассажирское сиденье, я говорю:
— Куда едем?
— Куда угодно, — рычит он, разворачивая машину.
Он едет быстро, почти безрассудно, слово ярость и адреналин переполняют его тело, его голову. Он разгонялся и вчера в Гейтвее, но то было другое. Он держал всё под контролем, и нам было весело, а сейчас это выглядит так, будто он ищет смерти.
Проходит, кажется, целая вечность. И я решаюсь спросить:
— Ты как?
— Нормально, — рявкает он.
Я выжидаю ещё несколько секунд.
— Эм… звучит не особо нормально.
— Вся моя жизнь была ложью! — он бьёт ладонью по рулю.
— Прости, — произношу я тоненьким голоском. — Знаю, тебе это тяжело…
— Ты понятия не имеешь, что я сейчас чувствую, — взрывается он. Машина слегка уходит в сторону.
— Зейн, притормози. Давай поговорим об этом. Тебе больно. И я хочу помочь.
— Да? А сама помощь не принимаешь. Тебе тоже было больно всё это время. Ты оплакиваешь Трея так, будто он умер или что-то вроде того. Почему ты не можешь просто радоваться, что он жив?
Его слова как пощёчина. Оцепенев, я отвечаю:
— Зачем ты приплетаешь его?
— А я не могу? Он мой брат. То есть он мне ближе, чем тебе сейчас.
Я так сильно хочу врезать ему — чтобы нос был разбит в кровь, а челюсть ныла от боли. Сжимаю кулаки от злости, но тут спокойная, рациональная часть меня говорит, что это плохая идея — нападать на человека, ведущего машину на скорости сто шестьдесят километров в час по этой петляющей дороге в сторону плотины.
Плотина. Я только сейчас поняла, куда мы направляемся.
Передумав бросаться с кулаками, я скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь к окну. Когда мы оказываемся на вершине холма, нам открывается вид на бирюзовую гладь озера. Солнце бликами отражается на зеркальной поверхности, создавая почти ослепляющий эффект.
Зейн глубоко вдыхает и выдыхает рядом со мной.
— Слушай, Сиенна, мне, правда, жаль. Не знаю, что на меня нашло…
— Это называется «злость», Зейн, — отвечаю с сарказмом. — Даже ты не можешь всегда быть идеальным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Его голос становится тихим.
— Прости меня. Мне стоило поблагодарить тебя за заботу вместо того, чтобы… — он обрывает себя. — Я идиот.
Я смягчаюсь на его словах.
— Всё нормально. Я понимаю, что тебе нужно было просто выплеснуть эмоции. Но не отгораживайся от меня.
Уголок губ Зейна приподымается.
— И ты тоже.
— Договорились.
Зейн паркует свой мерседес рядом с озером, и мы оба выбираемся из машины.
— Ничего не вспоминаешь? — спрашивает Зейн с кривоватой ухмылкой.
— То, как ты думал, что я пытаюсь покончить жизнь самоубийством? Второй раз? — я смеюсь. — Не знаю, почему ты принял меня за суицидницу.
Зейн пожимает плечами.
— Может, я просто искал предлог, чтобы спасти тебя.
Моё сердце делает кувырок.
— Зейн, — мягко говорю я, — тебе не стоит продолжать говорить такие вещи.
Он обходит машину.
— Почему нет? — он берёт меня за руку, тепло его ладони посылает жар по всему моему телу.
— Это не очень хорошая идея, — бормочу я, но не прилагаю никаких усилий, чтобы забрать руку.
Он смотрит на меня, а затем на наши переплетённые пальцы.
— А что, если всё-таки хорошая? Что если это самая лучшая идея во всём чёртовом мире?
— Но… но ведь ты помолвлен. С другой девушкой.
— Но я не хочу этой помолвки, — говорит он низким голосом. Он делает шаг ко мне и оказывается так близко, что я могла бы обхватить его руками, если бы захотела.
— Зейн, — предупреждаю я, но моё предупреждение застревает в горле. Он смотрит на меня тем самым взглядом. Так он смотрел на меня перед тем, как впервые поцеловал на диване у него дома.
— Что? — шепчет он.
— Пожалуйста, не надо… — но он уже наклоняется ниже, его взгляд направлен на мои губы. Из меня вырывается судорожный выдох, когда его пальцы выскальзывают из моих и касаются моей талии, мягко притягивая к нему. Не успеваю я себя остановить, как наши губы встречаются, все нервные окончания концентрируются в одном месте. В нём тот огонь, то тепло, которого мне так не хватает. И единственная искра превращается в мгновенно распространяющееся пламя.
Лицо Трея возникает перед моими глазами, его широкие плечи и не менее широкая улыбка. Я отталкиваю Зейна от себя.
— Зейн, пожалуйста…
Он отходит на шаг назад и трёт ладонью лицо.
— Он даже не помнит тебя.
— Не в этом дело. А как же Ариан?
— Да плевать мне на Ариан! Трей проживает мою жизнь, — он вскидывает руки в воздух. — Кто знает? Может, мы с тобой были бы вместе, если бы нас с Треем не перепутали при рождении.
— И тогда бы ты лежал на больничной койке, не помня, кто я такая. Этого бы ты хотел?
— Нет, конечно, нет. Просто… — он запускает пальцы в волосы. — Вся моя жизнь была ложью. Но это… — он указывает на нас с ним, — …кажется настоящим.
— Но это не так, Зейн. Не так. Ты… ты чувствуешь боль, растерянность из-за всей этой ситуации. Всё дело в этом.
Его черты смягчаются.
— Я не растерян, Сиенна. Я влюблён. В тебя.
Я тру виски, будто это может помочь стереть всю эту путаницу в моей жизни.
— Я не могу сейчас об этом думать.
— А я не могу перестать об этом думать.
Зейн разворачивается и идёт к озеру. У края воды он останавливается, засунув руки в карманы, и смотрит на противоположный берег.
После затянувшейся паузы я нерешительно подхожу к нему. Смотрю через озеро на скалистый берег, где линия воды разделяет светлую, сухую часть скалы от тёмной, даже красноватой.
— Почему ты захотел приехать сюда?
— Я бы поехал в «Мегасферу», но кое-кто её взорвал, — резко отвечает он.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Извини, что…
— Слушай, Сиенна, ты можешь перестать извиняться? Я знаю, что ты сожалеешь обо всём, что произошло за последние несколько недель, но в сравнении со всей ложью, которой кормил меня отец на протяжении двадцати одного года, твои поступки — это так, пустяки.
