Эйнли спиной. Длинные черные волосы были перехвачены в хвост голубой лентой.
Эйнли застыла как вкопанная. Она смотрела на ленту. Словно почувствовав ее взгляд, воин обернулся. Ярко-голубые добрые глаза. Шрам на лбу. Вскрикнув, Эйнли вцепилась пальцами в пряжку своего плаща. Младший Ворон бросился к ней и схватил за руки, жадно глядя в лицо девушки. А потом притянул к себе и крепко поцеловал.
* * *
Холодные, цвета светлой стали, глаза леди Ворон так и сверлили Эйнли, пока девушка рассказывала обо всем, что с ней было в столице. Хозяйка гор слушала молча, зато Дикий Ворон, ставший на время старшим в Твердыне, постоянно перебивал. Однако когда Эйнли, запинаясь, стала описывать встречу с загадочным флейтистом, леди Ворон остановила ее жестом.
— Как он выглядел, девочка?
Дочь кузнеца в мельчайших подробностях рассказала, как ее спутник был одет, каков был лицом и как при помощи музыки расправился с разбойниками. Когда ее звонкий голос умолк, в зале воцарилась тишина.
— Что он просил передать? — наконец спросила леди Ворон.
— Он просил передать лорду Дикому Ворону и его Красному брату, чтобы они… чтобы они вас слушались, потому что вы правы, а они глупы и не понимают, как опасны их игры, — смущенно пробормотала Эйнли, стараясь не смотреть на Дикого.
Лицо у того скривилось. Леди усмехнулась:
— А еще что он просил передать?
— Что он скоро вернется, чтобы помочь лорду Дикому в войне.
— А мне он ничего не просил передать?
— Нет, — испуганно ответила Эйнли.
— Хорошо, иди, — велела мать Воронов. — Останешься на ночь в девичьей. Младший, проводи нашу гостью на кухню и проследи, чтобы ее накормили.
Младший распахнул перед Эйнли дверь. Едва они вышли из мрачного зала, он стиснул ее руку в своей и широко улыбнулся.
— Он и тебе просил передать! — спохватилась Эйнли.
— Да? — удивился Младший. — И что же?
— Чтобы ты слушал свое сердце, а не голос гор.
— Любопытный совет, — задумчиво сказал Младший.
— Ты знаешь, кто это был?
— Понятия не имею. Матушка точно знает, да и Дикий, видимо, понял. Всякие тайны — это по их части. Пусть шушукаются, а мы с тобой пойдем ужинать. Я только сегодня вечером вернулся в Твердыню с охоты и притащил столько дичи, что надолго хватит. Отметим твое возвращение.
Обнявшись, молодые люди устремились на кухню, смеясь и обмениваясь нежными взглядами.
* * *
— Наш Мудрый брат заделался Совой, — хохотнул Дикий, оставшись с матерью наедине.
— Совами называли себя те, кто был изгнан с гор, — ответила леди Воронов, глядя куда-то перед собой.
— Видимо, он надеется, что ты сменишь гнев на милость, раз собирается помочь нам в войне. Хотя что-то сомневаюсь, что его фокусы с дудкой могут нам пригодиться.
Мать ничего ему не ответила, глубоко задумавшись.
— Так что ты скажешь насчет Черных отрядов от Владык Улада? — нетерпеливо спросил Дикий. — Могу я от твоего имени позвать их на битву с Бресом? И пообещать им плату золотом?
— Можешь. Но боюсь, платить тебе придется не только золотом. Подумай о том, что будет, если ты не сможешь с ними рассчитаться.
— Почему не смогу? — нахмурился Дикий.
— Чужими деньгами тяжело платить, — усмехнулась леди, поигрывая подвеской своего ожерелья из темных агатов и горного хрусталя.
— Это деньги моего брата, — насупился Дикий.
— Это деньги короля Кондлы. Старик вряд ли позволит увезти клад далеко от кургана.
— Твой Кондла — истлевший труп, и плевать я на него хотел!
— Твой Мудрый братец дал вам на редкость разумный совет, — подзадорила сына леди Ворон.
— Кому нужны его советы, — огрызнулся Дикий. Сам себе пусть советует, лорд… Сова.
Мать лишь пожала плечами, насмешливо улыбаясь.
— Пойду прикажу людям готовиться, завтра на рассвете поедем к Владыкам Улада, — бросил Дикий. — Если верить новостям, Брес уже собрал войско, да и золотом тоже где-то разжился. Пора выступать, если мы хотим ударить ему в тыл у Приморья.
— Иди, — разрешила леди Ворон.
Дикий бросил на мать яростный взгляд и быстрым широким шагом покинул зал. Хозяйка гор смотрела ему вслед, перебирая пальцами свое ожерелье.
* * *
Дикий уже почти заснул, когда скрипнула дверь. В темноте раздались легкие шаги, и к нему в постель скользнула гибкая фигура в ночной сорочке. Шею Ворона обвили две нежные руки, к губам прижались сладкие губы.
— Еще не хватало! — зарычал Дикий, отрывая от себя девушку.
Послышалось всхлипывание и торопливый шепот:
— Не гони меня, позволь остаться!
Завязалась борьба. Ночная гостья хватала Дикого за руки, льнула к нему, трепеща всем телом, а он старался спихнуть ее с постели. Силы были не равны, и Ворон победил. Он схватил со столика светильник, раздул — и увидел, как Мэрид с рассыпавшимися по плечам волосами сидит на холодном полу и заливается слезами.
Он вскочил с постели, рывком поднял ее, встряхнул, как собака кролика, и прошипел в лицо:
— Что придумала! Я же запретил тебе приставать ко мне с глупостями! Не смей думать, что я нарушу клятву, данную Кайси!
— Но я люблю тебя, — задыхаясь от слез, произнесла Мэрид. — Не хочу я замуж ни за кого на свете. Оставь меня подле себя, ночной женой.
— Никогда!
В ярости Дикий отшвырнул ее так, что девушка с жалобным криком ударилась о дверь.
— Если у тебя у самой нет чести, то хотя бы не толкай на бесчестье меня! — голос у Ворона срывался. — Будь ты законная дочь, клянусь Серыми горами, я никого не захотел бы в жены, кроме тебя! Но я не вправе! Если Гордый останется в горах, если вернется Мудрый, если любой другой мой брат станет Хозяином Твердыни, я в тот же день проведу тебя под омелой. Но до тех пор даже не вздумай приближаться ко мне, женщина! Убирайся вон отсюда, или, клянусь, я запру тебя в чулане и продержу там до старости!
Мэрид, прикусив руку, бросилась прочь из комнаты. Дикий вернулся на смятую постель и сел, зарывшись пальцами в волосы.
* * *
Диорвел сладко посапывала в своей кроватке под неусыпным надзором ночной няньки. Леди Ворон и Ройле лежали в постели, укрытые от посторонних глаз плотным пологом. Хозяйка Твердыни не спала, вглядываясь в ночные тени. Ройле гладил ее по обнаженному плечу. Великан чувствовал, как щемит сердце. Ему стало не по себе, и он спросил:
— Что с тобой? Ты стала так мало спать.
— Мое время уходит.
Испугавшись, Ройле прижал госпожу к себе со всей силы.
— Зачем ты снова так говоришь? — с дрожью в голосе спросил он. — Ты делаешь мне больно. Не хочу ничего слышать!
— Хорошо, не
