И в который раз господин Ганель, не верящий в Бога, подумал: «Этот человек – богоподобен».
Отче наш, как же мы допустили?
Прайм-тайм. Время обетованное для фирм и концернов. Мечта политиков. Недостижимость и невозможность для деятелей культуры всех величин, кроме первой. Сильвестр Андреев был деятелем именно такой величины. А потому он вошел в студию, как в дом родной, попутно здороваясь с давними знакомыми – операторами, продюсерами, режиссером. Слегка щурясь от яркого света, вальяжно опустился в огненно-красное кресло напротив ведущей. С легкой усмешкой сказал ей: «Как у вас жарко всегда. Вечное лето».
Ведущая Юлия Кликникова тридцатидвухзубо улыбнулась ему. Посмотрела с восхищением, в котором Сильвестр без труда узнал фальшь. Он ответил ей понимающим взглядом: и мне нередко приходится улыбаться по долгу службы. Потом пригляделся к ее улыбке, словно налипшей на лицо, и подумал: «Но все-таки гораздо реже, чем тебе». Телережиссер, человек с навечно утомленными глазами, подошел к Андрееву:
– Добрый вечер, рад! У нас всегда-всегда такие рейтинги с вами! На всякий случай напомню вам, Сильвестр Андреевич. Лицо руками не трогаем, микрофон на пиджачке не задеваем. Если вокруг вас люди будут ходить, а они будут, внимания не обращаем. Только вы и Юля. И так двадцать минут. А когда будет реклама, расслабляемся, шутим, потом снова – только камера, вы и Юля. Прямо в камеру не смотрим.
Сильвестр кивнул.
– Я помню все ваши правила. А лицо руками я, поверьте, и вне эфира не трогаю. По крайней мере, свое.
– Минута до эфира! – крикнул кто-то с неба.
В этот момент инспекторы пожарной охраны вошли в театр. Слегка дрожащий от страха директор театра Семен Борисов ждал их у дверей кабинета. Он утратил хитрость, потерял хватку, когда услышал, что идет инспекция, идет ночью, идет по приказу с самого верха. Это был приговор. Семен Борисов это понимал.
Сильвестр ценил своего директора именно за его непреходящий страх перед тем, что его вот-вот проверят. Благодаря этому страху Борисов не позволял себе никаких отступлений от закона. Театр был в образцовом порядке. Но директор прекрасно понимал специфику державы, гражданином которой являлся, и знал, что ночной визит двух проверяющих сулит ему, безвинному, мало хорошего.
Одно лишь слово «проверка» повергало его в страх, потом в трепет, а затем страх и трепет действовали сообща, раздирая директорскую душу. Уже сейчас первая стадия (страх) стремительно переходила во вторую (трепет) – проверка-то была ночной! Но оставалась надежда, что третья стадия (совместная) так и не наступит: проверка все-таки была не финансовая, а пожарная.
Борисов был так напуган поздним проверочным визитом, что, когда на лестнице появился инспектор первый – улыбчивый мужчина лет сорока в хорошем костюме, – директор театра удивился, почему на нем нет пожарной каски. За первым инспектором следовал второй – его антипод. Сразу было видно: улыбка на его лице восходила редко. Он протянул директору руку с тусклым золотым кольцом:
– Добрый вечер. Макар Панфилов.
– Добрый вечер, – ласково, даже почти нежно повторил первый.
«Сейчас скажет Панфил Макаров», – подумал перепуганный директор, но услышал:
– Борис Плеханов.
– О, да мы тезки! – обрадовался директор.
– Не сказал бы, Семен Иванович, – инспектор Плеханов даже как-то опешил.
– Тезки по фамилии… – директор тонул, хотя не знал за собой никакой вины. Но под перекрестным огнем суровых и смеющихся глаз начал ее чувствовать.
– Так не бывает, любезный, – ласково ответил Панфилов. – Тезок по фамилии не бывает.
– И не будет никогда, – отрезал неулыбчивый, и директор театра почувствовал, как остатки воли покидают его. – Сами предъявите нарушения? Или нам поискать? Это хуже.
– Это гораздо, гораздо хуже, – доверительно сообщил лучезарный.
– Какие нарушения, что вы, – лепетнул Борисов и проклял Сильвестра Андреева в душе своей.
А тот, кто призвал на директора двуглавый кошмар, приветливо улыбнулся многомиллионной аудитории и небрежно наклонил голову в сторону ведущей.
– В гостях у «Вечернего часа» знаменитый режиссер Сильвестр Андреевич Андреев, лауреат Госпремии, премии «За заслуги перед Отечеством» второй и третьей степени, призер Эдинбургского фестиваля, лауреат премии «Европа – театру», человек, в театре которого двадцать лет не прекращаются аншлаги. Добрый вечер, Сильвестр Андреевич!
Андреев молчал.
– Сильвестр Андреевич? – интонация Юлии Кликниковой потеряла несколько децибелов доброжелательности.
Наконец Андреев вышел из паузы:
– Повторите, пожалуйста, все это еще раз. Мне так нравится.
Юлия испытала хоть и легонький, но все же шок, прежде чем поняла, что это была шутка. И, глянув в листок с вопросами, глубоко вдохнула. Настроилась на лучеиспускание. Начала испускать. И вышла на первый вопрос.
– Сильвестр Андреевич, расскажите нам, пожалуйста, о завтрашней премьере! «Ромео и Джульетта» в постановке выдающегося режиссера! В главной роли – изумительный Сергей Преображенский! Театральная Москва замерла в ожидании.
– Это она правильно сделала. Потому что завтра Москву ждет событие не только театральное, но и общественное. Всех, кто придет завтра, ждет сюрприз.
Юлия улыбнулась стране. Ипполит Карлович и отец Никодим сидели перед экранами – один жевал горящую сигару и цедил коньяк, другой перебирал четки и нашептывал молитву.
– Сюрприз, – сказал Ипполит Карлович.
– Сюрприз, – повторил отец Никодим.
Ипполит Карлович посмотрел в искрящиеся наглые глаза Сильвестра:
– Молись, отец Никодим. Молись. Чтобы он не гаркнул чего. На всю Россию. Если хоть намекнет на нас. Инспекторы пожарные. Нам уже не помогут.
Отец Никодим шептал: «Отче наш, сущий на небесах, как же мы допустили?»
– Связался я с этим чертом… – с досадой молвил «недоолигарх».
– Ипполит Карлович!
– Да брось ты!
Отец Никодим зашептал еще тише: «Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое… Да не попусти ты позора адского, позора великого, позора кругосветного». Отец Никодим прервал молитву и взглянул на режиссера. Крупный план. Ужасающе огромное лицо. Нахальные усы. Взгляд – усам под стать. Священник почувствовал, как поднимаются в нем волны ненависти. В таком состоянии он бы прекрасно сыграл Тибальта – таким, как его задумал Сильвестр.
– Моя интерпретация, возможно, покажется кому-то слишком радикальной, – сообщил Сильвестр Андреев. – Мы делаем спектакль не о вечной любви, а о вечной ненависти.
Отец Никодим метнул на Ипполита Карловича исполненный надежды взгляд: может, это и есть тот самый сюрприз? Но каменный взор «недоолигарха» разметал в прах надежды священника. Конечно. Это не может быть тем самым трижды проклятым сюрпризом.
Сильвестр Андреев вдруг спросил:
– А нельзя ли мне водички? Простой водички? – и обратился к кому-то стоящему вне кадра. – Ну, пожалуйста, вот вашу бутылочку. Можно?
Телережиссер схватился за голову, видя, как продюсер, прикрывая лицо рукой, вползает в кадр и подает Сильвестру бутылку воды.
На всю страну раздалось бульканье – Сильвестрово горло благодарно принимало влагу.
Ипполит Карлович наблюдал, как Андреев смачно, крупными глотками пьет воду. У «недоолигарха» не осталось ни капли сомнений: Сильвестр победил его. По крайней мере, в этом раунде.
В студии на десятках мониторов телережиссер видел, как десятки Сильвестров утоляют жажду и портят кадр. На других мониторах улыбаются десятки Юлий Кликниковых и кадр украшают. Режиссер мгновенно сделал выбор и дал в эфир «Юлиного оператора». Телеведущая заулыбалась городам и весям. Внутри, за этим лучащимся фасадом, царила паника. Но что могла сделать Юлия? Только ждать, когда закончится питие.
– Приятного аппетита, – попыталась разрядить обстановку в студии Юлия, видя, как пробегает ужас по лицам продюсеров. – Но мы же привыкли, что это самая великая пьеса о любви, а вы говорите…
– Да я тоже привык, – сказал Сильвестр и легонько прокашлялся. – Но нужно бороться с вредными привычками.
– Мы не очень поняли вас.
– Мы – это телезрители?
Юлия Кликникова кивнула. Неуверенно. Всей своей маленькой теледушой она почувствовала подвох.
– А у вас в ухе на связи вся страна? Вот в этом еле заметном наушничке? Превосходно. Как бы я тоже хотел иметь такую обратную связь с публикой. Если вы позволите, о самом спектакле я говорить не буду. Я хочу сказать о завтрашнем сюрпризе, который станет великолепным подарком и вам, журналистам, и даже исследователям общественной психологии.
Сильвестр посмотрел прямо в камеру – в глаза аудитории. Отец Никодим и Ипполит Карлович застыли в отчаянии.
Сильвестр продолжил:
– На сцене появятся пародии на людей, которых вы все знаете. Они символы нашей болезни. Очень яркие символы. Даже талантливые.
