— Да, — кивнул юноша, — яркий… — его это совсем не радовало. Почему-то. — Только кажется, что он — погребальный.
— Нет, — решительно качнул головой старший брат. — Мы вернемся. Мы спасем их. Этот костер — знак надежды. И нашей веры.
— В чудо?
— Пусть так. В чудо.
Некоторое время они молчали, затем Аль, вздохнув, качнул головой:
— Мне бы твою веру, брат… — потом он повернулся, собираясь уходить, но не в сторону пещеры.
— Опять будешь спать в сугробе? — сразу все поняв, спросил Аль-си.
— Да. Там спокойнее. Тише. Под этот жуткий храп я в жизни не засну.
— Ясно, — кивнул брат. Наверное, впервые за все время, он не спорил, не возражал, даже не смеялся, вкладывая презрение в каждое, даже самое безобидное слово, обращенное к Алю, а просто говорил, как обычный, нормальный человек. И юноша, видя в этом добрый знак, решился спросить:
— Почему ты так ненавидишь меня?
— Я? — искренне удивился тот, но Аль, не слыша его, продолжал:
— За что? Что я тебе сделал? Это просто потому, что я есть? Потому что я такой же наследник, как и ты? Но мне никогда не была нужна власть!
— Ты еще слишком мал, чтобы понять, о чем ты на самом деле мечтаешь, — качнув головой, со вздохом произнес старший брат.
— Значит, я прав? Все из-за власти?
— Нет. Ты ошибаешься, думая, что я ненавижу тебя. Хотя, конечно, и братской любви к тебе не испытываю.
— Ну конечно! — он и не ждал ничего подобного.
Но вообще, на душе у юноши полегчало.
— Так что если ждешь, что я перережу во сне тебе глотку, кладя конец всем твоим жизненным проблемам — напрасно, — в голосе старшего царевича проскальзывали отзвуки той шутки, на которую, одновременно успокаивавшую и пугавшую, так хотелось ответить, что Аль не выдержал:
— Во всяком случае, ты подождешь до тех пор, пока мы не минуем горы.
— Да уж, — хмыкнул Аль-си. — Не хотелось бы лишиться проводника. Даже такого бесполезного, как ты.
— От всего есть польза. Даже от снега под ногами. Отражая свет звезд, он освещает путь в ночи.
— Ага, по которому никто не идет, предпочитая в ожидании нового дня отоспаться, — он рассмеялся, однако уже через миг, закашлявшись, наклонился вперед, сгибаясь, как от жуткой боли.
— Что с тобой? — встревожился Аль.
— Не обращай внимание, — тот дышал все еще с трудом и выглядел бледнее снега, несмотря на падавшие на его лицо отблески костра.
— Ты болен? Это из-за той метели, в которую я послал тебя в первый день? — нельзя сказать, что Аля очень уж беспокоила судьба брата, но вот то, что он не хотел, чтобы смерть того была на его совести — это точно.
— Я болен, — видимо, ему действительно было плохо, раз он признался в этом брату, — но моя болезнь началась много раньше того дня, когда мы отправились в путь. Видишь ли, затхлый воздух подземелья и холодные камни, на которых, хочешь — не хочешь приходится спать, иногда бывают хуже купания в ледяной воде. Я знавал людей, которые сами по доброй воле прыгали в полынью, утверждая, что это закаляет их тело и дух. Вот и тебе, сдается, купание пошло на пользу. Ты перестал быть той размазней, которой убегал из дворца.
Слушая брата, юноша сперва хотел обидеться, воскликнув: "Я полгода провалялся в бреду! Хороша польза!", но потом передумал, начиная понимать, что в словах брата была доля правды. Ведь действительно, с тех пор, как он пришел в себя, он ни разу не кашлянул, даже не чихнул, несмотря на то, что в горах гуляли ветра, а снег, летевший со всех сторон, стремился, казалось, лишь к тому, чтобы пробиться к горячему телу и остудить его, словно камни. Он спал в сугробе, ел раз в день какие-то жалкие крошки, целый день шагал вперед, и даже почти не уставал. Откуда только силы брались. Вон ведь даже Лот заговорил о том, чтобы продлить отдых. А остальные столь яростно отвергали эту возможность, кто знает, может быть именно потому, что им страстно хотелось ею воспользоваться.
— Не бойся, моя болезнь не заразная, — по своему истолковав долгое настороженное молчание брата, проговорил Аль-си скорее с грустью, чем горькой усмешкой. — Если для кого она и опасна, то только для меня.
— Но почему ты не дождался, пока выздоровеешь, прежде чем отправляться в путь? Вряд ли дорога поможет тебе исцелиться.
— Она меня убьет. И чем дольше я буду идти, тем вернее это произойдет.
Алион нервно дернул плечами. Он бы не смог так беззаботно говорить о смерти, особенно — своей собственной.
— Что же до ожиданий лучших времен, — как ни в чем не бывало продолжал его собеседник, — то так можно было бы ждать до бесконечности. Время не всегда помогает, если ты понимаешь, о чем я говорю. Порою оно все только портит.
— Возвращайся в пещеру, брат, — Аль старался не смотреть на него, боясь, что тот увидит сочувствие в его глазах, и это его оскорбит, — тебе нужно тепло.
— Ничего. Здесь, у костра, нормально. Надеюсь, ты теперь понимаешь, почему я не особенно напрашивался в помощники, когда отправлял тебя за хворостом.
— Конечно, — поспешно закивал юноша, который понимал, как, должно быть, тяжело признаваться в собственной слабости.
— Не говори остальным о моей болезни, — эти слова прозвучали где-то на грани между просьбой и приказом, но Алю в этот миг было не до этих пустяков. На мгновение их глаза встретились.
— Не скажу, — твердо пообещал он, наверное, впервые в жизни начиная понимать брата.
А тот, чуть повернувшись, уже смотрел в другую сторону. В его глазах плясали огненные блики, отчего казалось, что они налились кровью, принадлежа уже не человеку, а духу.
— Хороший костер… — повторил он, а затем спросил: — Ты ведь найдешь дорогу к перевалу? — это вышло у него как-то случайно, словно он и не собирался вовсе говорить об этом.
— Найти дорогу не трудно, — качнул головой юноша.
— Так в чем же дело? — Аль-си насторожился, сразу почувствовав в этой фразе недоговоренность, от которой веяло холодом.
— Трудно этой дорогой пройти.
— Проводники говорили, что перевал — он как миг прозрения. На нем проверяются люди, загадываются желания и исполняются страхи.
— Ну, значит, тебе будет легко, — хмыкнул юноша, — ты ведь ничего не боишься.
Старший брат поднял на него задумчивый взгляд. Какое-то время он молча смотрел ему в глаза, ничего не говоря, словно измеряя глубину скрытых в них морей, а потом негромко произнес:
— Считается, что едва выпадет снег, перевал становится непроходимым.
— Да, — соглашаясь, кивнул его младший брат. — Но ведь, отправляясь в путь, мы знали, что так будет. Снег в горах не растает быстрее, чем внизу, на равнине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
