он сделал это, движимый надеждой, что император проявит большую мягкость в отношении его жены. Однако, как было сказано, чтобы жениться на Антонии, Пизон собирался развестись с этой дамой, которую описывают как женщину совершенно безнравственную, о которой нечего добавить, кроме того, что она была красива. Поэтому маловероятно, чтобы причиной его сладких слов была нежная забота о супруге. Более вероятно, что, вспоминая Байю, Пизон устыдился той роли, которую играл в заговоре.
Через несколько часов в его дом прибыл отряд солдат, предъявивших послание от Нерона, предлагавшего ему умереть, как благородный римлянин, выбрав способ смерти по своему усмотрению. После этого Пизон вскрыл себе вены на запястьях и тихо умер. Его жене не причинили вреда. Это очаровательное создание часто принимало Нерона в роли хозяйки, и ему было очевидно, что он ничего не выиграет от ее убийства.
Во дворце продолжался допрос Сцевина, когда пришло известие, что Пизон мертв. После этого Нерон приказал арестовать еще несколько человек, изобличенных в измене, и дал указание, чтобы Эпихариду, женщину, чья неосмотрительность едва не привела к более раннему раскрытию заговора, допросили самым подробным образом, поскольку, будучи любовницей брата Сенеки, она могла знать, действительно ли виновен философ. Именно это Нерон хотел знать больше всего: правда ли, что его старый друг – предатель? Свидетельство Натала было не вполне убедительно, а Эпихариду как женщину наверняка можно было убедить рассказать все, и тогда решить вопрос тем или иным образом. Нерон поручил это дело Тигеллину, но спустя час или два Тигеллин вернулся и сообщил, что женщина наотрез отказалась говорить, хотя ее поднимали на дыбу, били плетьми и жгли каленым железом.
Тем временем Натал при более пристрастном допросе рассказал, будто Сенека предупреждал Пизона, что их не должны видеть вместе, и говорил, что его безопасность зависит от безопасности Пизона. В довершение всего пришло известие, что философ, обитавший в своем сельском доме в Кампании, этим утром неожиданно вернулся на свою же пригородную виллу в четырех милях от Рима, очевидно, на случай, если он будет провозглашен императором.
В это время Поппея присоединилась к своему супругу в комнате, где проводился допрос, и, получив это злополучное свидетельство против Сенеки, они с Нероном решили немедленно отправить к нему посыльного с требованием сказать правду, действительно ли он говорил Пизону эти слова, и если да, то почему. В качестве посыльного выбрали офицера-преторианца, некоего Гавия Сильвана, который сам был одним из заговорщиков, о чем император еще не знал. Он взял с собой отряд солдат и, прибыв вечером на виллу Сенеки, велел окружить ее, а потом передал требование Нерона. Сенека уже знал, что заговор раскрыт, и понимал, что спасения нет. Годами его дух философа боролся с его честолюбием. И хотя он ценил и любил душевный покой, присущий человеку, владеющему малым, что-то внутри его все же заставило его скопить огромные богатства, и, мечтая о простой жизни, он окружил себя дворцовой роскошью. И вот теперь, восхваляя красоты тихой сельской местности, он, благодаря своей же собственной внутренней неудовлетворенности, был вынужден приехать в Рим и приготовиться к тому, чтобы стать господином мира. Что ж, сказал он себе, это был последний раз, когда ему пришлось пренебречь своей философией. Теперь он без единой жалобы отправится на долгий отдых. Он умрет, как второй Сократ, и сцена его смерти останется в веках.
Сенека сказал Гавию Сельвану, чтобы тот вернулся к Нерону и передал, что он не отрицает своих слов. Офицер так и сделал, и, когда Нерон спросил его, выглядел ли Сенека человеком, который собирается совершить самоубийство, тот ответил, что не знает, но философ не выказывал сожаления, что сделал, как не выказывал никакого волнения или страха. Тогда Нерон велел ему снова идти к Сенеке и проследить, чтобы тот достойно расстался с жизнью. Однако Гавий Сельван не сразу пошел на виллу Сенеки. По дороге он остановился у дома Фения Руфа, который, напомним, был сотоварищем Тигеллина в командовании преторианской гвардией и в то же время являлся еще одним из неназванных заговорщиков. Цель визита заключалась в том, чтобы спросить у своего старшего офицера, должен ли он подчиняться приказам Нерона. Но Руф, дрожавший от страха, не мог сказать ему ничего, кроме того, что должен это делать.
Сенека встретил свой смертный приговор спокойно. Позвал своего помощника, чтобы составить завещание, но тот отказался, и тогда философ в этот последний час не без некоторого тщеславия обратился к своим слугам и сказал, что поскольку лишен возможности вознаградить их за службу, то завещает им единственное, что у него осталось, – свою жизнь как пример. Увидев, что они плачут, он пожурил их, сказав: «Где же ваша философия? Где правила поведения в горькие времена, которым я учил вас столько лет? Разве кто-то не знал о склонности Нерона к насилию? Чего еще можно ожидать от человека, убившего свою мать и брата, кроме того, что он убьет своего старого наставника?»
Потом он обнял свою жену Паулину и, стараясь сдерживать эмоции, умолял ее утешиться размышлениями о своей добродетельной жизни. Но Паулина воскликнула, что умрет вместе с ним, хотя, думаем, она пожалела о своей горячности, когда ее муж сказал: «Хорошо, если ты хочешь снискать славу, умерев вместе со мной…» – и велел доктору вскрыть ей вены на запястьях. Его запястья тоже были вскрыты, но, поскольку кровь текла плохо, ему вскрыли вены и в других местах, после чего он сказал Паулине последнее прости и велел, чтобы ее увели в другую комнату, где, судя по всему, слуги быстро уговорили ее перевязать раны. В это время посыльный поспешил вернуться к императору, чтобы рассказать, что Сенека умирает и Паулина тоже хочет умереть, на что Нерон в одном из тех приступов великодушия, которые обычно сдерживали его самые гневные порывы, велел этому человеку срочно лететь назад и приказать слугам Паулины любой ценой спасти ей жизнь. К этому можно добавить, что она пережила это страшное испытание, хотя бледность, отныне никогда не покидавшая ее, указывала, что она так до конца и не оправилась от потери крови.
Тем временем Сенека, чтобы ускорить смерть, велел своему доктору дать ему яд цикуты, как было сделано в случае с Сократом, но это тоже не дало желаемого результата, и его перенесли в теплую баню – обычное средство в подобных случаях. Смахнув окрашенную кровью воду на стоявших вокруг него слуг, Сенека сказал им, что это подношение Юпитеру Избавителю, после чего замер и лежал без движения в ожидании
