дома за обедом с гостями. Тацит предполагает, что он мог намеренно устроить пир, чтобы создать видимость беззаботности. Солдаты вошли в дом и заперли гостей в пиршественном зале, а самого Вестина вызвали наружу и послали за доктором. Вестин сразу понял, что ему предлагается покончить с собой, и без единого слова сожаления сел и протянул доктору руки, подставив запястья. Прошло совсем немного времени, прежде чем в наступившей тишине Вестин скончался. Нерону сообщили об этом и спросили, что делать с гостями, которые оставались в запертом пиршественном зале, с минуты на минуту ожидая смерти.
Император ответил, что пока их нужно оставить там, где они находятся, и допрос заговорщиков продолжился. Сцевина, который рассказал все, что знал, в конце концов увели в ночь и обезглавили, однако Натал был помилован, и Стаций тоже. Гавия Сильвана, офицера, доставившего смертный приговор Сенеке, оправдали, но он, сознавая свою вину, сразу покончил с собой. Стаций, хотя и получил прощение, не смог вынести позора и тоже совершил самоубийство.
Наконец уже после полуночи двор прервал разбирательство, но прямо перед тем, как лечь в постель, Нерон вспомнил о гостях Вестина, запертых в пиршественном зале своего покойного хозяина. «Я думаю, они достаточно дорого заплатили за этот обед у консула», – сказал он, хмуро улыбнувшись, и приказал, чтобы всех отпустили, независимо от того, виновны были они или нет.
Следующее утро началось с примечательного инцидента. Тигеллин, который не так давно заболел туберкулезом, что, как считалось, было следствием его безнравственности, не мог спать почти всю ночь и с первыми лучами рассвета отдал приказ доставить к нему злополучную Эпихариду, чтобы снова допросить ее под пыткой. Однако после вчерашних мучений она не могла ходить, поэтому ее поместили в крытые носилки, которые несли четверо солдат. К концу путешествия солдаты отдернули занавески и с удивлением обнаружили ее повесившейся на своем поясе, прикрепленном к верху носилок. Женщина была мертва. Не в силах вынести мысли о новых пытках, она, несмотря на то что едва могла пошевелить вывихнутыми суставами, как-то умудрилась привязать свой пояс к горизонтальной планке у себя над головой и, сунув голову в петлю, удушилась.
Когда двор собрался снова, ему были представлены доказательства, что поэт Лукан тоже являлся участником заговора. Лукан, или, если говорить точнее, Марк Анней Лукан, родился в конце 39 года и, таким образом, был на два года моложе Нерона, который принимал в его судьбе особое участие, поскольку Лукан был сыном младшего брата Сенеки Мелы (того самого, любовницей которого была героическая Эпихарида). Нерон ценил его поэзию, подыскал для него оплачиваемую государственную должность и ввел в ближний круг своих друзей. На играх неронии в 60 году Лукан прочитал панегирик в честь своего благодетеля, которого на тот момент обожал со всем пылом своего поэтического сердца. Нерон был для него сверхчеловеком, настоящим богом на земле, и в первых книгах своей знаменитой Pharsalia описывает императора как божество типа Аполлона, несущего миру покой и процветание. Но теперь между ними царила холодность, которую злобная молва приписывала ревности Нерона к поэтическому дару Лукана, но которая, вероятнее всего, объяснялась, говоря словами Светония, «непомерным тщеславием» этого поэта. В поздних книгах Pharsalia Лукан начал клеймить империю, если не прямо самого императора, и изливать свое желание восстановить республику.
Это, конечно, была измена, и молодому человеку, судя по всему, не без согласия его дяди Сенеки, было запрещено публиковать свои опасные труды. После этого он приватно распространил поэму, где нападал на Нерона в самых нелицеприятных выражениях, за чем, естественно, последовало участие в заговоре. Лукан стал фактически одним из его лидеров и постоянно хвастался, что однажды бросит отрубленную голову Нерона к ногам своих друзей.
И вот теперь он был арестован, предстал перед судом и показал себя самым отъявленным трусом. В надежде спасти себя он выдавал других и даже обвинил в причастности к заговору свою собственную мать Ацилию. Нерон отнесся к этому обвинению с презрением и не стал предпринимать никаких шагов против этой дамы, а Лукана отослал домой, разрешив ему выбрать способ, которым он окончит свою жизнь. После этого молодой человек, к которому вернулось мужество, съел обильный обед и вскрыл себе вены. Последним, что он сказал, была цитата из его собственного сочинения, описывающая смерть раненого воина.
Сенатор Афраний Квинкциан, известный своей изнеженностью, предстал перед судом следующим и был приговорен к смерти, после чего двенадцать других сенаторов, в том числе первый муж Поппеи Криспин, были милостиво отправлены в ссылку. Затем выяснилось, что Клавдий Сенецио, один из самых старых и близких друзей Нерона, тоже играл активную роль в заговоре, и ему было позволено самому покончить с собой. Еще четверо придворных и два офицера гвардии были признаны виновными и приговорены к смерти. Четверых офицеров уволили, еще одного, благородного римлянина, простили, как Натала. Обвинение против Антонии, дочери императора Клавдия, на время отложили, а еще одну женщину-заговорщицу, жену Сцевина Каэдицию, отправили в ссылку, хотя она заслуживала смертного приговора.
Таким образом, из сорока одного заговорщика восемнадцать встретили свою смерть, семнадцать избежали ее, отправившись в ссылку, или лишились своих должностей, пятеро были помилованы и отпущены на свободу и одного оправдали. Если вспомнить, что в тот самый день, когда заговор раскрыли, Нерона должны были жестоко убить, что большинство заговорщиков были его личными друзьями, чье предательство было вызвано не чем иным, как завистью и злобой, а в глазах оставшихся его главное преступление, за которое его предполагалось заколоть или зарубить, заключалось в том, что он артист, нужно признать, что приговоры выглядели на удивление снисходительными для своего времени.
Картина суда над заговорщиками, в которой нам описывают трех судей: свирепого злодея Нерона, по-кошачьи хитрую и жестокую Поппею и больного садиста Тигеллина, бледнеет при проведении скрупулезного исторического анализа, и на ее месте возникает образ бесконечно разочарованного и несчастного молодого императора и его насмерть перепуганной жены, пытающихся обойтись по справедливости со сворой убийц, из которых только двое-трое действовали по каким-то идейным соображениям.
Нерон правил больше десяти лет, и, хотя этот период был омрачен смертью нескольких изменников из императорской семьи, история не знает ни одного примера, когда он вынес кому-нибудь несправедливый приговор. Его милосердие было совершенно исключительным и действительно поражает, если сравнить его с тем, что демонстрировали другие императоры. А при разбирательстве такого страшного заговора его поведение в условиях высочайшего риска должно вызывать похвалу любого непредвзятого критика, как поведение справедливого и мужественного человека.
Глава 16
Игры
