И печать.
— Получили орден? — спросил я.
— Да он-то, Ким, обо всем позаботился. И в список меня вставил. А пока дела шли, рассматривались, его и перевели в Белоруссию… Меня вызвали. Опишите, говорят, про свои подвиги. Яки таки подвиги? Ходила по селам до наших людей… До самой Полтавы дошла… Опять спрашивают: «А сколько на твоем счету фрицев?» Лично, говорю, я ни одного не убила, потому Ким не велел. Смеются: «Этого быть не может». А он сам говорил мне: «Я десять фрицев отдам за одно ценное донесение». На том и осталось.
Из кухни доносились оживленные голоса. А Мария думала совсем о другом — о своей молодости. Но вот она вдруг улыбнулась и сказала:
— А Ким-то — член партии, командир, а молитвы все знал.
— Да ну!
— Правда. Случай был… Задержали наши хлопцы одного человека, в зоне ходил… Вот их и взяло подозрение.
«Кто такой?» — спрашивают.
«Священник, — отвечает, — в соседнюю деревню иду панихиду служить».
«Знаем, какой ты священник, шпик ты».
Привели в штаб. А тут Ким был. Услышал разговор. Подошел к попу.
«Священник? Правду говоришь?»
«Истинный крест!.. Поклясться могу».
«Не надо клясться. Читай молитвы».
«Какие прикажете?» — спрашивает поп, видно смекнул, что это начальник.
«Верую», «Отче наш» и «Богородица», и дальше все по порядку».
И представьте, тот стал читать. Ким слушает, кивает. В одном месте поправил. Говорит: «Батя, пропускаешь…» Тот: «Извините, сбился от волнения». С полчаса его слушал… Потом говорит: «Пустите его, и верно поп». Смеялись…
— А вы не спрашивали у Кима, откуда он знает молитвы?
— У него спросишь! Все смешочком… Говорит: «Я старец был». Любил шутить.
Тогда я как-то не придал значения этому случаю, вскоре позабыл о нем. И лишь позже, идя по следам Кима в Белоруссии, я вновь услышал как бы отзвук рассказанного Марией случая.
Глава VIII
ЗАСТОЛЬЕ В ОСТРЕ
За столом собралось довольно много народу, пришли еще кое-кто из местных. Беседа за столом вначале была сдержанной, велась короткими репликами. Но постепенно вино делало свое дело. Речи становились оживленней, запальчивей. Воспоминания пробудили чувства самые разные: и горечь утрат, и радость от сознания свершенного, и стремление хотя бы сейчас, спустя четверть века, вынести свой суд, и, наконец, сомнения.
— …Пытался! Только Ким был умней его. Он ушел к Збанацкому… А вскоре того отозвали.
— Отозвали или сам улетел — это еще неизвестно.
— Чего бы он сам улетел перед приходом наших?
— Разные могли быть причины.
— Я только одно знаю: когда наши пришли к Десне — кто их встречал? А, скажи? Ким, Збанацкий, Мольченко, братья Науменко… То-то и оно. А где Таращук был? В Москве уже.
— Ну, правильно…
— Строкач ему так и сказал: «Вы знаете, Таращук, почему вам не дали Звезду: фактически вы уже не командовали соединением». Я же говорю — Ким! Ким и сместил его, но не хотел обострения и держал дипломатию — мол, отозвали, и все. Он же был уполномоченный Генерального штаба.
— Кто это знал?
— Мы знали, Ставка знала… А как Ким погиб в Белоруссии, нашлись, кто решил чужими руками жар загрести… Кто знал о Киме? Мы, и все. А о ком в газетах после войны писали? А ты говоришь!.. Ну… Братья, за Кима! Вечная ему память… Нет, все же нам повезло, командиры у нас были добрые. За некоторым исключением, як говорят…
— А все же Юрий Павлов зазря пострадал.
— Зазря — это точно. И за характер свой своенравный. Храбрец был, ничего тут не скажешь, а дисциплины не знал…
— Вот и зачесть бы ему: за храбрость, положим, орден он заслужил. За нарушение дисциплины — наказание. Вполне бы уравновесилось.
— Хе!.. А где те весы?
Мария следила за разгоравшейся полемикой и, решив, что пришел момент немного унять страсти, сказала:
— Ладно, хватит споров!.. Лучше про Клару скажите… Екатерина Уваровна, ваше здоровье!..
— Спасибо, — отвечала Екатерина Уваровна, чуть пригубив рюмку. — Я все хотела спросить об одном… Лет пять назад заезжал кто-либо из вас ко мне в Москву, на Ново-Басманную?
Воцарилась пауза. Сидящие за столом переглянулись.
— Может, ты, Леня?
— Нет…
— А как фамилия того?
— В том-то и дело, что он не сказал фамилии. Меня не было, я уезжала в Ленинград к родственникам, — отвечала Екатерина Уваровна.
— Кто ж то мог быть?
— И главное, ничего не оставил. Соседка рассказывает, пришел, спросил меня… Соседка ответила: нет, в Ленинграде она. «А можно зайти в ее комнату?» — говорит.
Все молчали. Наступила напряженная тишина. Екатерина Уваровна продолжала:
— «Да кто вы?» — спросила соседка. «Я служил с ее дочерью Кларой». Та видит такое дело — провела, открыла комнату: «Смотрите», — говорит. Долго, наверное с час, сидел он.
— А ваша соседка обрисовала его наружность?
— Говорит, невысокого роста… На вид моложавый…
— Соседке-то сколько лет? Я к тому — кого она моложавым считает? — спросил Алексеев.
— Старая… Ровесница мне.
— А… Кто ж бы то был?
«Интересно», «странно», — послышались реплики.
— А про то, что тихий, скромный, не говорила она? — спросила Мария Хомяк.
