быть может, последние оставшиеся в живых британские солдаты. Против них кавалерия императора, вооруженные тяжелыми палашами кирасиры в шлемах с плюмажем, а за кирасирами и уланы, и драгуны, и шассёры, и все готовы изрубить остатки окружившего знамя батальона.
Какой-то француз, пришпорив коня, издал боевой клич, и в тот момент, когда всем уже казалось, что британцы излишне затянули с последним залпом, их полковник дал команду:
– Огонь!
Кони и всадники, нарвавшиеся на пули, продолжали лететь вперед, в одно мгновение превратившись из непревзойденных щеголей этой войны в груду упакованного в яркое тряпье мяса, – но это мясо все еще могло смять фронт противника одним своим весом. Первый ряд атакующей кавалерии лег, размазав по траве кровь. Раздавленные собственными лошадьми, вопили всадники. Вторая шеренга не смогла остановиться или отвернуть от дергающегося месива и на всем скаку врезалась в него; кони ржали, ломали ноги, падали, скользили по земле и замирали в считаных ярдах от окутавшего британцев порохового дыма.
Жуткий затор воспрепятствовал оставшимся французам, и они разделились на два потока, пронесшиеся вдоль флангов каре. Красномундирники дали по ним еще один залп, и на этом порыв атакующих выдохся. Полковник приказал двигаться на запад.
– Держим строй, парни, держим строй! – прокричал он.
Один солдат выбежал из каре, снял с мертвого француза шлем с плюмажем из конского волоса и поспешил вернуться. Стоявшие в каре свежие батальоны дали залп, а потом, как-то вдруг, измотанные защитники Поко-Вельи воссоединились со своими товарищами и построились в центре дивизии, в том месте, где между глубокими оврагами проходила широкая дорога на юг. Дорога эта вела к безопасным бродам через Кoa, а значит, была дорогой к спасению. Но теперь ее охраняли лишь девять каре пехоты, батарея легких пушек и кавалерия, выжившая в бою южнее Поко-Вельи.
Два батальона из Поко-Вельи собрались в небольшие каре. Им крепко досталось на улицах деревушки и на весеннем лугу, но их знамена по-прежнему развевались – четыре ярких полотнища между восемнадцатью другими знаменами дивизии. Эти войска отступали в окружении императорской кавалерии, а к северу от них маршировали две полные дивизии императорской пехоты.
Побывавшие в деле батальоны получили защиту, но, похоже, ненадолго, поскольку они присоединились к дивизии, которая явно была обречена. Четырем с половиной тысячам португальцев и англичан теперь угрожали шестнадцать тысяч французов.
Отойдя назад, чтобы не нести потери от мушкетного огня, французская кавалерия перестроила поредевшие в утренней атаке ряды. Французская пехота тоже ненадолго остановилась – надо было подготовиться к новой атаке. А тем временем с востока, из-за реки, огонь открыла французская артиллерия, намереваясь превратить батальонные каре в кровавую кашу.
С рассвета прошло два часа. На лугах к югу от Фуэнтес-де-Оньоро, вдалеке от войск, способных оказать помощь, ждала гибели армия. А французы не ждали – они приближались.
– У него есть выбор, – заметил Массена, обращаясь к майору Дюко.
Он не испытывал желания разговаривать в это утро своего триумфа с майором, но Дюко был малым докучливым, имевшим необъяснимое влияние на императора, и поэтому Андре Массена, маршал Франции, герцог Риволи и князь Эслингский, нашел после завтрака время, чтобы дать Дюко понять, какие возможности сулит этот день и, что гораздо важнее, кому достанутся лавры.
Дюко прискакал из Сьюдад-Родриго, чтобы воочию наблюдать за ходом битвы. Официально целью наступления была объявлена доставка припасов в осажденную Алмейду, но каждый француз знал: ставки намного выше, чем спасение небольшого гарнизона, оказавшегося в затруднительном положении позади британских линий. На самом деле Массена рассчитывал отрезать Веллингтона от тылов, а затем уничтожить его армию в одном кровопролитном сражении. Такая победа навсегда покончила бы с британскими притязаниями в Испании и Португалии и осыпала бы новыми титулами портовую крысу, некогда вступившую во французскую королевскую армию в качестве рядового. Возможно, Массена получил бы даже какой-нибудь трон. Император перераспределил половину европейских престолов, обращая в королей своих братьев, так почему бы и маршалу Массена, князю Эслингскому, не стать чьим-нибудь королем? Лиссабонскому трону как раз недоставало пары ягодиц, чтобы его согреть, и Массена полагал, что его задница так же хороша для этой цели, как и задница любого из братьев Наполеона. Для того чтобы эта чудесная фантазия стала реальностью, всего-то и нужно победить здесь, в Фуэнтес-де-Оньоро, и теперь победа чрезвычайно близка. Сражение началось так, как хотел Массена, и оно закончится так, как он желает.
– Так вы говорите, ваше сиятельство, у Веллингтона есть выбор? – Дюко вернул маршала, на какие-то мгновения предавшегося мечтаниям, в действительность.
– Да, выбор у него есть, – подтвердил Массена. – Веллингтон может бросить правое крыло. Правда, в этом случае он начисто лишится шансов на отступление и мы разобьем его центр в Фуэнтес-де-Оньоро, а на следующей неделе прикончим его армию в холмах. Или он может оставить Фуэнтес-де-Оньоро и попытаться спасти правое крыло, и тогда мы сразимся насмерть на равнине. Я бы предпочел второй вариант, но он на это не пойдет. Этот англичанин чувствует себя спокойно, только защищаясь на возвышенности, поэтому он останется в Фуэнтес-де-Оньоро и позволит своему правому крылу отправиться в ад.
Приведенный маршалом расклад произвел на Дюко должное впечатление. Майор давно не слышал от французских офицеров в Испании столь оптимистичных речей, и «орлы» уже не шли в бой с такой уверенностью и рвением. Массена заслужил аплодисменты, и Дюко с удовольствием наградил маршала комплиментами, услышать которые тот желал, но все же решил высказать предостережение.
– Помимо прочего, ваше сиятельство, – указал он, – этот англичанин весьма искушен в обороне именно возвышенностей. Он ведь удержал Фуэнтес-де-Оньоро в пятницу, не так ли?
В ответ на это напоминание Массена лишь фыркнул. Дюко разрабатывал дьявольские схемы для подрыва британского боевого духа, но делал это лишь из-за своего неверия в солдат; вот так же и само присутствие Дюко в Испании стало следствием неверия императора в своих маршалов. Дюко следовало усвоить: когда маршал Франции ставит целью победить, победа неизбежна.
– В пятницу, Дюко, – пояснил Массена, – я отправил в Фуэнтес-де-Оньоро лишь пару бригад, сегодня же мы пошлем туда целых три дивизии. Три большие дивизии, Дюко, укомплектованные изголодавшимися солдатами. Как по-вашему, есть ли у этой деревушки шанс устоять?
Педант по натуре, Дюко обдумал вопрос в свойственной ему манере. Фуэнтес-де-Оньоро лежала перед ним как на ладони: жалкая россыпь крестьянских лачуг, практически стертых в пыль французской артиллерией. Кроме пыли и дыма, Дюко видел кладбище и полуразрушенную церковь в том месте, где дорога резко поворачивала и уходила вверх, к плато. Холм, что и говорить, был крутой, но не очень высокий, и
