в пятницу синие мундиры очистили деревню от ее защитников и закрепились у нижних могил кладбища, так что уже следующая атака, несомненно, перенесла бы «орлов» через гребень горного хребта к мягкому подбрюшью обосновавшегося там врага. И вот теперь сразу три скрытые от противника пехотные дивизии ждали сигнала к атаке, и в авангарде этого кулака Массена планировал поставить элиту армии – вселяющие ужас в любого врага роты гренадер в украшенных плюмажем медвежьих шапках. Сливки французской армии против изрядно потрепанного, надломленного духом войска.
– Ну что, Дюко? – Маршалу Массена не терпелось узнать мнение майора.
– Я должен поздравить ваше сиятельство, – сказал Дюко.
– Полагаю, это означает, что вы одобряете мой скромный план? – насмешливо осведомился Массена.
– Ваше сиятельство, когда он принесет победу, его одобрит вся Франция.
– К дьяволу победу, – сказал Массена. – Главное, чтобы мне достались шлюхи Веллингтона. Мой нынешний букет изрядно мне осточертел. У половины из них сифилис, другая половина – беременны, и эти толстухи начинают рыдать всякий раз, когда их раздеваешь и требуешь исполнения обязанностей.
– У Веллингтона нет шлюх, – холодно ответил Дюко. – Он контролирует свои страсти.
Одноглазый Массена расхохотался:
– Контролирует свои страсти! Господи, Дюко, для вас и улыбка – прегрешение. Говорите, контролирует свои страсти? В таком случае он глупец… Глупец и в придачу неудачник. – Пришпорив коня, маршал отъехал от майора и щелчком пальцев подозвал ближайшего адъютанта. – Выпускайте «орлов», Жан, выпускайте!
Призывая к сбору, ударили барабаны, и три дивизии пришли в движение. Солдаты поспешно выплескивали из кружек кофейную гущу, убирали в ранцы ножи и жестяные тарелки, проверяли патронные сумки и хватали стоявшие в пирамиде мушкеты. Было воскресное утро, с рассвета прошло часа два, настало время сомкнуть клещи, и повсюду вдоль выстроенной маршалом линии, с равнины на юге до дымящейся после сокрушительной канонады деревушки на севере, французы чувствовали запах победы.
– Право же, Шарп, это несправедливо. Несправедливо! Так нас с вами обоих ждет суд?
Полковник Рансимен не устоял перед соблазном воочию наблюдать грандиозную драму дня и потому приехал на плато, хотя и старался не подходить слишком близко к обрыву, который время от времени встряхивало посланное французами ядро. Столб дыма поднимался в том месте, где деревушка подверглась бомбардировке, тогда как южнее, на равнине, облако грязного мушкетного чада выдавало наступающих на фланге французов.
– Что толку жаловаться, генерал? – сказал Шарп. – Проповедовать справедливость – удел богачей. Только они могут себе это позволить. Мы, остальные, берем то, что можем, и изо всех сил стараемся не упустить то, что взять не можем.
– Даже если и так, Шарп, все равно несправедливо! – проворчал с укоризной Рансимен. Вид у полковника был несчастный. – Это же позор, сами понимаете. Возвращаешься домой, в Англию, и ожидаешь должного отношения, а тебя вместо этого всячески поносят и чернят. – Он пригнулся – где-то высоко просвистело французское ядро. – А ведь у меня были надежды, Шарп! Были надежды!
– Золотое руно, генерал? Орден Бани?
– Не только, Шарп. Я подумывал о браке. Видите ли, в Гэмпшире есть состоятельные леди. Не оставаться же на всю жизнь холостяком. Моя дорогая матушка, упокой Господь ее душу, всегда говорила, что из меня выйдет хороший муж. При условии, что леди будет иметь приличное состояние. Не слишком большое – тут уж нужно быть реалистом, – но вполне достаточное для того, чтобы обеспечить нас обоих скромным комфортом. Пара карет, приличная конюшня, знающие свое дело повара, скромный охотничий заказник, маслобойня – ну и все прочее в этом роде, сами понимаете.
– Аж взгрустнулось по дому, генерал, – пробормотал Шарп.
Рансимен не уловил сарказма.
– Но разве женщина из приличной семьи свяжет себя узами брака с человеком, чье имя навсегда опорочено? – Рансимен ненадолго задумался, потом разочарованно покачал головой. – Боже милостивый, Шарп! Неужели мне придется жениться на методистке!
– Ну, генерал, пока еще ничего такого не случилось, – возразил Шарп, – да и сегодня многое может измениться.
Рансимен не на шутку встревожился:
– Хотите сказать, меня могут убить?
– Или же вы прославитесь своей храбростью, сэр, – сказал Шарп. – Носач всегда прощает того, кто достойно себя ведет.
– О боже, нет! По правде говоря, я не такой. Не в моей это натуре. Я и пошел-то на военную службу лишь потому, что мой дорогой отец не смог подыскать для меня другого места! Понимаете, он купил мне армейский чин, потому что, по его словам, это лучшее, чего я мог ожидать от общества, но я не боец, Шарп, и никогда им не был.
Рансимен прислушался к жуткому грохоту канонады, обрушившейся на Фуэнтес-де-Оньоро, грохоту тем более невыносимому, что он сопровождался еще и треском мушкетов стрелявших через ручей вольтижеров.
– Боюсь, Шарп, я ничего такого не выдержу. Стыдно признаться, но не думаю, что мне это по силам.
– Не могу винить вас, сэр, – сказал Шарп и обернулся, услышав, что его настойчиво зовет сержант Харпер. – Вы позволите мне отойти, генерал?
– Ступайте, Шарп, ступайте.
– Есть дело, сэр. – Харпер кивком указал на майора Тарранта, который, жестикулируя, втолковывал что-то вознице.
Заметив стрелка, Таррант тотчас обернулся:
– Легкой дивизии приказано идти на юг, Шарп, но ее боеприпасы застряли где-то на севере. Нам придется выделить обоз на замену. Вы не против, чтобы ваши стрелки сопроводили его?
Шарп был против. Ему хотелось быть там, где ожидалось самое яростное сражение, то есть в Фуэнтес-де-Оньоро, но сказать об этом Тарранту он не мог.
– Нет, сэр, не против.
– Это на тот случай, если дивизия где-нибудь застрянет и придется отбиваться от французов. Генерал хочет, чтобы у нее было достаточно патронов для винтовок и мушкетов. Артиллеристы позаботятся о себе сами. Одного фургона должно хватить, но требуется сопровождение. Уж очень там французская кавалерия разгулялась.
– Наша помощь не нужна? – спросил капитан Донахью, услышав поспешное объяснение Тарранта.
– Возможно, позднее, капитан, вы понадобитесь, – сказал майор. – У меня такое предчувствие, что сегодня жарко будет всюду. Никогда еще не видел, чтобы лягушатники так распоясывались. Согласны со мной, Шарп?
– Да уж, сегодня они в ударе, – признал Шарп и посмотрел на возницу. – Готов?
Возница кивнул.
Его фургон представлял собой английскую четырехколесную повозку с высокими бортами, в которую были впряжены цугом три кливлендские гнедые.
– Раньше было четыре лошадки, – сказал возница, когда Шарп уселся рядом на ко́злах, – но Бесс убило французским ядром, так что теперь их у меня три.
В гривы лошадей были вплетены красная и синяя шерстяные тесемки, а борта фургона украшены старыми подковами.
– Знаете, куда мы направляемся? – спросил возница, пока стрелки располагались на сложенных в фургоне ящиках.
– За ними. – Шарп указал вправо, где плато предлагало пологий
