центру.
– Залпами! – скомандовал британский полковник, и его люди открыли стройный огонь, смещавшийся вдоль оборонительной линии от роты до роты.
После залпов португальского батальона вся восточная окраина деревни как будто вспыхнула. Солдаты в первых рядах французских колонн падали как подкошенные. Шеренги разделились, чтобы обойти убитых и раненых, и снова сомкнулись. Французы уверенно шли вперед. И британцы, и португальцы отказались от залпового огня; офицеры разрешили стрелять по готовности. Деревню окутали клубы густого дыма. Установленная на ее северной окраине французская легкая пушка хлестнула ядром по рядам касадоров. Барабанщики прекратили отбивать pas de charge, колонны испустили громкий боевой клич «Vive l’Empereur!» и ринулись вперед через огороды уже под ускоренный барабанный бой. С севера прилетело еще одно ядро, и другой фланг союзников превратился в кровавое месиво.
– Отходим! Отходим!
Никаких шансов удержать деревню двумя ослабленными батальонами не оставалось, и потому, уже почти смятые противником, красномундирники и португальцы побежали. Местечко было бедное, с церквушкой едва ли больше какой-нибудь часовенки диссентеров. Гренадеры обоих батальонов выстроились ротными шеренгами около церкви. В стволах заскрежетали шомпола. Французы были уже в деревне; колонны рассыпались, и пехотинцы самостоятельно пробирались через сады и проулки. С флангов деревню накрывала кавалерия, высматривая разрозненных беглецов и безжалостно их истребляя. Как только первая толпа французов приблизились к церкви, португальский офицер отдал приказ открыть огонь, и две роты дали залп, завалив узкую улочку убитыми и ранеными.
– Назад! Назад! – прокричал португальский офицер. – Внимание на флангах!
Ядро угодило в церковную крышу, осыпав отступающих гренадер осколками черепицы. Появившиеся в переулке французские пехотинцы образовали подобие стрелковой цепи; им удалось свалить двух касадоров и одного красномундирника. Большинство солдат двух батальонов уже выбрались из деревни и направились к тем семи батальонам, которые выстроились в каре для защиты от окружившей их французской кавалерии. Боясь остаться без добычи, некоторые кавалеристы предпочли атаковать отступающий гарнизон Поко-Вельи.
– Каре! Каре! – заорал британский офицер, увидев разворачивающийся для атаки эскадрон кирасир.
Его рота образовала каре, тот единственный строй, который способен остановить несущегося в атаку всадника.
– Не стрелять! Подпустить гадов ближе!
– Оставь его! – приказал сержант, когда какой-то солдат выбежал из каре, чтобы помочь раненому товарищу.
– Теснее! Теснее! – призвал капитан, наблюдая за маневрами кирасир вокруг каре. – Огонь!
Зарядить мушкеты успела едва ли треть солдат, и после нестройного залпа лишь одна лошадь заржала и поднялась на дыбы. Всадник вывалился из седла, увлекаемый тяжестью нагрудника и спинной пластины. Другой, счастливо избежав пуль, галопом пронесся вдоль плохо сбитого каре. Какой-то красномундирник, выскочив из строя, попытался проткнуть француза штыком, но тот изогнулся в седле и торжествующе завопил, хлестнув палашом.
– Ну ты и болван, Смизерс! Болван, каких мало! – закричал капитан на незадачливого солдата, закрывшего ладонями лицо, которое превратилось в кровавую маску.
– Назад! Назад! – взывал к своим людям португальский полковник.
Французская пехота продвинулась через деревню и теперь выстраивалась в атакующую колонну на ее северной стороне. Британская легкая пушка выстрелила, и ядро, ударившись о землю, подскочило и разнесло стену деревенского дома.
– Vive l’Empereur! – проревел французский полковник, и барабанщики начали отбивать жуткий pas de charge, подчиняясь которому императорская пехота шла вперед.
Два союзнических батальона отступали разрозненными группами, отбиваясь от пехоты и конницы. На одну набросились уланы, другая запаниковала и побежала к каре, но ее настигли драгуны, которые держали палаш как пику и кололи в спину. Больше всего всадников привлекали отряды, охранявшие знаменные группы. Терпеливо следуя за ними, французы ждали момента, когда сгрудившиеся вокруг знаменосцев пехотинцы запаникуют и их можно будет атаковать. Флаг батальона – заманчивая добыча; овладение таким трофеем обещало славу. Защищать шелковые, с бахромой знамена поручали солдатам с примкнутыми штыками и сержантам, вооруженным эспонтонами – длинными, тяжелыми остроконечными пиками, которыми можно убить и коня, и человека.
– Теснее ряды! Теснее ряды! – прокричал своим людям английский полковник. – Спокойно, парни, спокойно!
Медленно, но упорно строй продвигался на запад, сопровождаемый неприятельской кавалерией, проводившей ложные атаки и всячески старавшейся спровоцировать залп. Настоящая атака последовала бы сразу после залпа, и тогда уланы смогли бы, не опасаясь пуль, уничтожить передние шеренги.
– Не стрелять, парни, не стрелять! – напоминал полковник.
Каре подошло вплотную к скальному выступу, торчавшему над равниной, и на несколько секунд красномундирники зацепились за покрытые лишайником камни, как будто эта высотка могла стать для них надежным убежищем. Но офицеры и сержанты погнали их дальше, на тянущийся вдаль луг. Такое открытое пространство – настоящий подарок для всадника, идеальное место для убийства.
Драгуны достали из седельных чехлов карабины и открыли огонь по знаменосцам. Другие всадники воспользовались пистолетами. За каре британцев и португальцев потянулись кровавые следы. Преследующие союзников французские пехотинцы требовали от кавалеристов, чтобы те отошли с линии огня и позволили дать мушкетный залп по дерзким врагам, но всадники не собирались отдавать славу. Британские и португальские стрелки выбирали цель, стреляли и перезаряжали мушкеты на ходу. Эти два батальона уже не держали строй. Больше не было ни шеренг, ни колонн, только группы отчаявшихся людей, понимавших, что необходимо держаться вместе и двигаться к 7-й дивизии, к остальным ее батальонам. А те стояли в каре и с ужасом наблюдали, как к ним медленно, но неуклонно приближается кипящий водоворот кавалерии и орудийного дыма.
– Огонь! – скомандовал кто-то, и фронт каре изверг огонь и дым в сторону шассёров, несущихся в атаку с саблями наголо.
Отступающая пехота подошла близко к другим батальонам, и кавалеристы сообразили, что шанс на славу уходит из их рук. Некоторые кирасиры, покрепче намотав на руку темляк палаша, бросили коней в галоп, криками подбадривая друг друга. Горнист протрубил атаку. Всадники мчались нога к ноге; фаланга из стали и лошадиной плоти должна смять защитников знамен, втоптать их в землю, перебить как скот.
Это была лотерея: пятьдесят всадников против двухсот напуганных пехотинцев, и если бы всадники взломали плотное каре, то один из выживших кирасир поспешил бы к маршалу Массена с королевским штандартом, а другой – с изрешеченным пулями желтым знаменем 85-го полка, и оба прославились бы на всю Францию.
– Первая шеренга – с колена! – прокричал полковник 85-го.
– Цельсь! Ждать! – скомандовал капитан. – Притушите пыл, черт подери! Ждать!
Красномундирники были из Бакингемшира. Некоторых завербовали на фермах Чилтерна и в деревнях Эйлсбери-Вейл, но большинство вышло из смрадных трущоб и сумрачных тюрем, расположенных на южной окраине графства. В горле у них пересохло от соленого пороха из патронов, которые они все утро рвали зубами; поле боя скукожилось до клочка чужой земли, окруженного торжествующим, неистовствующим врагом. Все в 85-м отдавали себе отчет, что они,
