За первой линией огневых точек пролегала вторая, более мощная, а за ней третья, самая мощная. Все три линии были отделены друг от друга минными полями.
Генрих побывал на нескольких укрепленных точках, а потом предложил Шульцу ограничиться лишь ротными командными пунктами.
Чтобы никто не понял, что возможна передислокация дивизии, Шульц, знакомя Гольдринга с командирами рот, рекомендовал его как представителя штаба корпуса. Генрих заводил с командирами оживленную беседу, рассказывал утешительные новости о Восточном фронте, которые он якобы получил в штабе корпуса. Рассматривая карту укрепленного района, он то восторгался течностью обозначений, то делал беглые замечания. Командирам рот очень понравился этот веселый, остроумный офицер, который так непринужденно держал себя. И никому не показалось странным то, что он все время держит левую руку у борта мундира, никто не догадывался, что из самой обычной петли выглядывает замаскированный в пуговице автоматический фотоаппарат.
Лишь в семь часов вечера, осмотрев все три укрепленных района, вконец усталые, Шульц и Гольдринг вернулись в штаб дивизии.
- Вы довольны, барон?- спросил Шульц, когда они умылись с дороги
- Честно говоря - нет. Я надеялся, что тут сооружена настоящая неприступная крепость, а увидел лишь разрозненные укрепления, которые противник может легко блокировать.
- А вы обратили внимание, что между каждым районом налажена взаимосвязь, которая делает их более мощными, чем это кажется на первый взгляд?
- Я не такой большой специалист по фортификационным сооружениям, чтобы мои домыслы имели какую либо ценность. Я рад, что смогу обо всем информировать генерала Эверса, а выводы пусть делает сам.
Прибыл вестовой и пригласил Гольдриига и Шульца к генерал-майору Толле. Уставшему после осмотра укрепленного района Генриху больше всего хотелось отдохнуть, и он в душе проклинал гостеприимство генерала. Тем более, что совсем не надеялся узнать от него что-нибудь новое и интересное. После сегодняшней поездки все секреты Атлантического вала буквально лежали у Генриха в кармане, зафиксированные на особо чувствительной микропленке. Но отказаться от приглашения было неудобно.
Толле встретил гостей очень приветливо. Он заранее подумал об ужине, о подборе вин, и беседа за столом завязалась живая, непринужденная - дома генерал держал себя как радушный хозяин, и только хозяин. Говорили больше всего о России. Перед отправкой на Восточный фронт генерал хотел как можно лучше ознакомиться с этой совершенно загадочной для него страной. Он засыпал Генриха бесчисленными вопросами, ответы на них выслушивал с большим вниманием. Особенно иитересовали генерала вопросы, связанные с жизнью и бытом народов Советского Союза, типичными чертами характера русских, украинцев, белорусов. В этом, как он считал, лежал ключ, которым можно было объяснить все неудачи немецкой армии на Восточном фронте.
- Мы вели себя лишь как завоеватели, а завоеватеяь, если он хочет удержаться на захваченной территории, должен быть и дипломатом-психологом, резюмировал свою мысль Толле.
Себя он, очевидно, считал тонким дипломатом и человеком широкого кругозора. Впрочем, все его замечания и высказывания свидетельствовали об уме хоть и пытливом, но ограниченном. И Генрих не без злорадства думал о том, как быстро рассеются все иллюзии генерала, когда он столкнется на Восточном фронте с населением оккупированных гитлеровцами территорий.
В самом конце ужина генерал сообщил Гольдрингу и Шульцу совершенно неожиданную для них новость:
- А знаете, герр фон Гольдринг, вам придется заехать в штаб нашего корпуса в Дижон.
- Но материалы, нужные мне, уже приготовлены. По крайней мере оберст Бушмайер уверил меня, что завтра утром он мне их вручит. Официально заверенные и подписанные. Неужели снова какая-то задержка?
- Нет, нет, с нашей стороны никаких задержек. Вы действительно в девять утра получите все, как было обещано. Но в Дижон все-таки придется ехать. Дело, видите ли, в том, что в свое время я подал проект реконструкции первой линии укреплений. Если этот проект будет принят, тогда в данных, которые вы получите у нас, придется коечто заменить, учтя те поправки, которые, безусловно, возникнут в связи с реконструкцией. Нам перед отъездом на Восточный фронт тоже, вероятно, заменят часть оружия. И тогда мы сможем кое-что оставить вашей дивизии. Все это надо выяснить. Я думаю, что завтра, получив от нас все материалы, вы с майором Шульцем выедете в Дижон и там окончательно уточните эти вопросы. Надеюсь, вы не против провести еще один день в компании друга?
Генрих молча поклонился в знак согласия.
- А вы, майор?
- Я буду счастлив пробыть в компании герра Гольдринга как можно дольше! - радостно ответил Шульц.
"Шульц явно обрадовался, услышав предложение Толле,- думал Генрих, уже лежа в постели.- Может быть, во время осмотра укреплений он что-нибудь заметил? И хочет в штабе корпуса, где у неге могут быть связи, прижать меня к стене? Нет, навряд ли! Шульц не пошел бы на такой риск - выпустить меня отсюда со всеми секретами Атлантического вала. Ведь по дороге я могу удрать. А он сам возил меня по валу, сам добывал пропуск. А что, если вернуть ему это фото с генералом Даниелем и мирно распрощаться? До тех пор, пока я не передам пленку? Но, получив фото, он почувствует, что руки у него развязаны, и немедленно поведет борьбу со мной, своим заклятым врагом, открыто, не прячась за анонимками. Так я не уменьшу, а увеличу опасность. Меня могут задержать в дороге, и тогда... Нет, остается единственный выход: единоборство с Шульцем, из которого надо обязательно выйти победителем".
На следующий день Генрих и Шульц были уже в Нанте. Тут они должны были пересесть в другой поезд, чтобы ехать на Дижон.
Выяснилось, что поезда придется ждать до вечера.
Обедали и ужинали они вместе, за одним столом. И если бы кто-либо следил за их поведением, он бы непременно подумал - "Вот друзья, которые готовы все отдать друг другу". Так щедро угощали они друг друга яствами, напитками, десертом. Но больше всего напитками.
Шульц, тот самый Шульц, который долго ощупывал, словно лаская на прощание, каждую марку перед тем, как ее потратить, который прятал в самые укромные места каждый франк, этот Шульц сегодня для барона Гольдринга не жалел ничего: он заказывал вина лучших марок, угощал самым дорогим коньяком, обнаружил неплохое знание ликеров. Беспокоило майора Шульца то, что его друг пил мало и лишь пригубливал то рюмку, то бокал.
Барон фон Гольдринг, как всегда, был щедр и гостеприимен.
- И давно вы так умеренны, герр Шульц? - поинтересовался Генрих, заметив, что майор отпивает дорогое вино чересчур маленькими глоточками
- С того времени, как мы с вами расстались еще на Восточном фронте. Я дал себе слово не пить до победы Германии, - пояснил майор, хотя его покрасневший, покрытый синими прожилками нос и мешки под глазами красноречиво свидетельствовали, что Шульц никогда не был сторонником сухого закона.
В купе неразлучные друзья тоже ехали вместе и только вдвоем. Шульц пообещал проводнику немалое вознаграждение, если тот не пустит к ним никаких пассажиров.
- По крайней мере мы сможем спокойно отдохнуть,довольно сказал Шульц Я, знаете, фон Гольдринг, люблю ездить один, всю дорогу сплю. В конце концов путешествие в вагоне - это тот же отдых.
- Совершенно с вами согласен, Шульц, - кивнул Гольдринг, удобно устраиваясь на своем месте.
Генрих закрыл глаза и, расстегнув ворот сорочки, откинулся на подушки. Шульц сделал то же самое.
Минут через пять послышалось ровное, спокойное дыхание обер-лейтенанта. Хорошо натренированное дыхание ничем не выдавало, что Гольдринг не спит, а из-под неплотно прикрытых век внимательно наблюдает за своим визави. Вот у Шульца веки дрогнули раз, второй, стали заметны щелочки глаз. Его напряженный взгляд ощупывает лицо Генриха в поисках того размягчения мышц, которое говорит о том, что сон сморил человека.
Генрих раскрывает глаза, потягивается и зевает во весь рот.
- Черт побери, спать хочется, а чувствую, что не засну! - жалуется он Шульцу, который делает вид, что тоже только что проснулся.
- А вы разденьтесь, сбросьте мундир, - советует тот.
- А почему вы не спите, почему не раздеваетесь?
- Я привык спать и одетый, и сидя, и даже стоя, - ответил Шульц, закрывая глаза.
И снова долгое молчание, во время которого каждый из спутников сквозь неплотно прикрытые веки внимательно следит за другим. К Генриху подкрадывается расслабленность, предвестница сна. Нет, он сегодня не имеет права на сон! Чересчур усиленно, не жалея затрат, угощал его сегодня Шульц! Да и дышит майор очень тихо, неровно, а хвастался, что хорошо спит в дороге.
Генрих поднимается и нажимает кнопку звонка.
- Чашку крепкого черного кофе, - приказывает он проводнику, когда тот появляется в дверях.
