в ловушку своей нынешней жизни? Где я совершила ошибку? Уолкеры прокомпостировали мой билет, когда мне было шестнадцать, и с тех пор всё вело меня сюда. Оставленная всеми, сломленная, бесполезная во всем, кроме умения пугаться и выживать.
– Я не знаю, – сказала я. – Но, если когда-нибудь почувствую себя такой, как прежде, я дам тебе знать.
– Ага, – говорит она.
Стеф вдруг кажется такой маленькой, слабой и уязвимой. Я распрямляюсь, делаю глубокий вдох и обнимаю ее. Тепла при этом возникает не больше, чем при трении кирпичей один о другой. У ее волос грязный запах. Ни в ней, ни во мне нет ни гибкости, ни уступчивости, ни мягкости. Я размыкаю руки, исполненная веры в правильность своего жеста. Может быть, из этого и состоит жизнь? Из ответственности, из обязанностей по отношению к тем, кого мы привязали к себе? Может быть, именно этого мне и не хватало?
– Мы скоро будем в Лос-Анджелесе, – говорит Стеф. – И что у нас за план?
Я сумасшедшая и глупая, но эта девочка полагается на меня. Она совсем еще ребенок. Ее бы нужно отправить домой. А мне – мне бы следовало идти своим путем, ехать дальше и дальше, может, до самой Канады, и никогда не возвращаться, разорвать эту связь. Но я не могу. Пусть они меня ненавидят, я не могу уйти от своих обязанностей. Этот фильм, который называется «Моя жизнь», должен закончиться. Он не может длиться вечно. Я не позволю умереть Скаю. Я не допущу, чтобы это и дальше снова и снова пожирало людей. Я не позволю запутавшимся родителям и дальше плодить монстров, и я не позволю этим мальчикам плодить новых и новых последних девушек. Это не какой-то глубинный и древний ритуал. Это просто бездарное уничтожение жизни.
– Я не знаю, – говорю я. – Я не знаю, где они все. Не знаю, с кем они – с Джулией или доктором Кэрол, в Сейджфайре или со Скаем. Я ничего не знаю, Стефани.
– А почему бы нам не поехать к Дани? – говорит она.
– К Дани? – переспрашиваю я.
– Где бы они все ни были, она должна знать, – говорит Стеф. – И где бы они ни находились, Дани точно будет на своем ранчо. Вы сказали, что она упрямая и склонная к самоубийству, так? Мы найдем ее, поговорим с ней, узнаем, где все. Может быть, убедим ее отправиться с нами, чтобы по меньшей мере проверить Ская, и остальные будут слушать. Ведь все уважают Дани.
Она говорит так, будто знает нас, и тут я понимаю, что она и в самом деле знает нас. Мы теперь все – последние девушки.
– Да, – говорю я, но тут мне приходится признаться: – Вот только я не знаю, где это ранчо.
– Я найду, – говорит она. – Дани владеет приютом для загнанных пони? Я могу найти его в телефоне. Ранчо «Большой небесный приют».
– Ты знаешь название? – спрашиваю я.
Она разглядывает носки своих кедов.
– Я была типа суперфаном, – говорит она. – Но не вас, а Дани, вы уж извините.
Конечно. Теперь все идеально становится на свои места. Дани всегда знает, что делать. Мы заручимся ее поддержкой, и все будет в порядке.
– Ты штурман, – говорю я. – А я за рулем.
– Вы – босс, – говорит она.
Пора положить этому конец. После Стефани не будет никаких последних девушек.
* Блейз Салливан, «Заговор короля мечты», «Фангория»[71], март 2003
Группа поддержки последней девушки XXI: Последняя глава II
Первый знак неприятностей – знак.
Ранчо Дани располагается близ озера Элизабет в двадцати милях от Лос-Анджелеса на небольших плоских холмах, у которых вечно такой вид, будто им не мешает принять ванну. Неопрятные бугры со складками, в которых растут пыльные деревья. Это светло-коричневый мир, поросший кустарником.
У нас уходит четыре часа на то, чтобы найти правильную дорогу, и еще полчаса на отыскание грунтовки, которая ведет на ранчо Дани. Здесь, в провинции, никто не озабочен развешиванием дорожных знаков с названиями улиц и номерами домов. А если ты задаешь вопросы, значит, ты чужой. Я ненавижу провинцию.
Я еду со скоростью пятнадцать миль в час, когда появляются ворота.
– Нам что – просто их открыть? – спрашивает Стеф, отрываясь от карты на своем телефоне.
По обе стороны от ворот тянется канава.
– Я не могу. Мне эти канавы не преодолеть, – говорю я, разглядывая ворота. Мотор не глушу.
На столб без натяга намотана цепочка – в пять или шесть оборотов, она и удерживает ворота. Здесь вы выходите из машины, а монстр возникает из канавы, вернее, его рука выныривает из песка и хватает вас за щиколотку.
Стеф нервно выходит из машины. Я запираю за ней двери. Осматриваю канаву, вглядываюсь в песок, смотрю в зеркала. Она подходит к столбу, останавливается и поворачивается к машине. Показывает на землю. Я изображаю через лобовое стекло пожатие плечами. Она наклоняется, поднимает за один конец некрашеный щиток. Щиток старый, кто-то вырезал на нем буквы и закрасил белой краской.
РАНЧО «БОЛЬШОЙ НЕБЕСНЫЙ ПРИЮТ»
И теперь, глядя на щиток, я замечаю и столб, к которому он был прибит. На гвоздях желтые ошметки дерева, будто их только недавно вырвали. Дани такого никогда не сделала бы. Дани выбрасывает стаканчики из-под кофе, оставленные Хизер. Дани щеточкой для одежды чистит фланелевые рубашки. Дани подбирает листья на парковке и уносит их в лес, когда идет к своему пикапу.
Стеф бросает щиток, раскручивает цепочку со столба, распахивает ворота.
– Садись в машину, – кричу я в окно. – Нам нужно подъехать к ее дому.
Я не могу увеличить скорость выше пятнадцати, потому что у меня ощущение, что мигом полетит подвеска, так что мы ползем по дороге, оставив за собой открытые ворота. Вскоре мы видим дымок.
– Люди жгут листья? – спрашивает Стеф.
Столб черного дыма поднимается впереди над рощицей эвкалиптов. Машина ползет, пот стекает у меня из-под мышек, гладит своими призрачными пальцами мою липкую кожу.
Мы через рощицу подъезжаем к дому. Это небольшой фермерский домик на полянке, окруженный бревенчатой оградой, с большой круглой площадкой для парковки перед домом, с водяным насосом посредине. Вокруг насоса насыпи с дикими цветами. Почва под цветами черная, влажная и новая. Это те самые цветы, которые хотела увидеть перед смертью Мишель. Среди всей этой коричневой пыли они выделяются, словно фейерверк. Дом расположен на одиннадцать часов круга. Справа, часа приблизительно на три – тропинка, ведущая в
