– Мы в Тартаре? Енноме? – Авенир через силу сдерживал дрожь.
– Это лишь часть, попытка Зуритая создать что-то похожее. Молодец он, хоть и
демонутый. Такие западни придумал, и все в одной цитадели.
Пармен насторожился, сделал знак рукой. Все сразу же притихли. Марх
двинулся к одной из колонн, остальные пошли шаг в шаг. Муравит врылся в землю, там было прохладнее и знакомее. В глубине он ощущал лучше, чем на
поверхности, чувствовал мягкую поступь сабельщика, осторожные шаги волхва, дрожащие, почти невесомые стопы цыгана-оборотня.
Герои укрылись в руинах. Сабельщик выбрал отличное место для засады. Со
спины прикрывала массивная стенка, верхушка словно сбита гигантом. С боков
возвышались колонны с кустарниками, закрывая бойцов от ветра и солнца. Марх
прошептал:
– Держитесь спиной к свету.
Раздался шелест, на этот раз услышали все. Припекало все сильнее, от жара
болела голова. Авенир сжал посох, тихо произнес молитву. Шум усиливался, не
было понятно откуда. Внезапно всех оглушил чудовищный рев. Верх стены с
треском обломился, упал в шаге от волхва, поднял волну пыли. Акудник зачихался, стал тереть глаза. Мутно видел, как над остатками прибежища пылает громадная
фигура. Внезапно почувствовал, как его схватили за руки, потащили. Не понимая, что и где, вырвался, выкрикнул заклинание. Появилась молния, ударила великана в
грудь. Тот отпрянул, раскалились злобные угли глаз, по мощному телу потекли
огненные струи. Запахло гарью и жженым железом. Волхв пришел в себя, скрылся
за колонной – благо их в этом мирке, как травы на летнем лугу.
На соседний холм выбежал сабельщик, что-то заорал. Великан яростно метнул
огненный шар, но Марха уже не было, он уже бежал к огнистому турму. Монстр
пальнул еще шар, тарсянин сделал зигзаг, на месте взрыва песок сплавился в
стекло. Воин пронесся рядом с турмом, со всей дури саданул мечом по голени.
Гигант взревел от злобы, из раны брызнули искры, сабельщику обожгло руку и
спину, сразу заболело, вздулись волдыри. С другой стороны из-за колонны выбежал
Пармен, бледнел, но махал руками и орал, кидал камни. Огневик поворотился, ступил навстречу оборотню. Тот сиганул к ближайшему оврагу, едва успел
запрыгнуть – горящий булыжник пронесся перед лицом, опалил брови и ресницы.
Авенир высунулся из убежища, прицельно метнул сизый сгусток. Тот
прилетел в спину, разорвался, вырвав куски лавы и железа. Турм остановился, обдало жаркой волной – видно, что разъярился. Герои находились в трех сторонах –
а ведь известно, что за двумя лосями погонишься, только ноги в бору сломишь.
Пармен, поняв, что гигант мешкает, выполз из оврага, одной рукой держа цепь, второй помогая себе выкарабкаться. Вмиг выудил кинжал, не целясь, метнул.
Пространство содрогнулось от рева. Вороненая сталь, хоть и сплавилась, но
долетела до зрачка. От крика заболели уши, в глазах потемнело. Цыган рысью
пролетел мимо гиганта, знаками указывал сабельщику на цепь. Турм в ярости
бросился на волхва, лиц не разбирал, все людишки – враги. Волхв стоял в ступоре, смотрел на бегущего великана, краем глаза видел Марха с Парменом, все будто
застыло. До акудника оставалось семь великанских прыжков, когда земля с шумом
разверзлась и Унтц-Гаки стремительно налетел на гиганта, сбил того с ног. Огневик
схватил муравита, с силой придавил к себе. Схватил за лапу, несколько раз двинул
огромным и тяжелым, будто наковальня, кулаком, презрительно откинул. Запахло
горелым мясом и шерстью, существо бессильно пропахало землю, ударилось об
колонну.
– Унтц-Гаки, друг…
Авенир сжал кулак, ногти впились в ладонь до крови, костяшки побелели.
Волхв протянул посох, губы с ненавистью шептали заклятие, Ралисту загорелся
недоброй зеленью. Турм опомнился, бросился на чаровника. Внезапно из песка
взметнулась цепь, великан запнулся и грохнулся оземь перед волхвом, подняв
столбы пыли. Нир промолвил последние слова, полоснуло зеленой лентой, огневик
погрузился в прозрачный кисель, мгновенно застыл, превратившись в темно-
зеленый нефрит. Подбежали Марх с Парменом, руки разодраны, у цыгана вместо
рубахи висят лоскутья, на груди алеют полосы – когда турм дернул, оборотня
проволочило по острым кустам.
– Ты как?
Волхва трясло, на глаза навернулись слезы, обрывисто кинул:
– Сломал… Муравита.
Марх молча обнял соратника, сжал зубы от боли. Тело болело от ссадин и
ожогов, пробитое плечо ныло, но что это по сравнению с душевной раной?
Нефрит засветился, начал трескаться. Обессиленные друзья с ужасом
смотрели, как камень раскалывается, из щелей вырывается со свистом пламя.
Осколки разлетались, царапая кожу, огневик зрел с ненавистью, единственный
уцелевший глаз сверкал, аки молния. Трещины побежали дальше и вот уже
освободились плечи, камень раскололся почти до ладоней великана.
– Держись, друзи!
С воплем на спину турму запрыгнул массивный человек. Под шеломом
бесстрастное серое лицо, огромная рука сжимала кривой черный ятаган, двигалась
быстро, раздавались тупые удары. При каждом ударе ятаган расцвечивало алыми
линиями, тело же огневика темнело. В пять взмахов здоровяк отсек голову жуткого
турма, чуть отступил, стал рубить плечи:
– Откидывайте и под землю их.
Изумленные герои очнулись, схватили лежавшие неподалеку цепи с
крючьями, оттащили голову. Пока зарывали, незнакомец расчленил турма на части.
Потом еще час растаскивали и погребали.
Запыхавшись, уселись на толстое обугленное бревно. Пот лился крупными
градинами, во рту пересохло. Все трое были истрепаны и побиты. К ним медленно
подполз муравит, задняя лапа бессильно волочилась, оставляя неглубокую канавку.
Волхв обнял Унтц-Гаки за шею, сожалеючи оглядел. Шерсть стерта, спалена.
Местами шкура порвалась, выглядывали остроконечные чешуйки – под ударами
огневика подкожные пластины лопнули, перекорежились. Авенир напрягся, но
камень на посохе оставался мертвым булыжником – все силы истратил на
запечатывание турма. Отерев черную сталь, к сидящим приблизился незнакомец. В
тени можно было различить серое лицо – в шрамах, губы сжаты, глаза цвета стали
зрят сурово и безжалостно. Он произнес, шелестя тихим, как утренний ветер, голосом:
– Вот мы и свиделись, друзи. Не узнали? Да, Корво стал иным.
Пармен сидел, открыв рот, глаза выпучились от изумления. Марх улыбнулся, кивнул. Авенир, гладя муравита, удивленно выпалил:
– Но как? Что с тобой случилось?
Бородач смотрел, не мигая. Он исхудал, осунулся, из тела ушла жизнь – как
могучее древнее дерево, высушенное пустыней. Разлепил потрескавшиеся губы:
– Когда вы ушли, Корво и Буденгай дрались отважно. Но врагов было много.
Корво пробили грудь дротиком, отца подняли на копья. Шишак помог. Его мощь не
дает покинуть царство живых. Корво был в подземельях Азмодая, но вышел.
Добыл латы. Ятаган добавил силы и мощи. Оружие учуяло мощь Ралисту, и Корво
поспешил к соратникам. Он почти мертв, с этим миром связывает месть и сила, заключенная в шишаке.
Марх задрожал, узрев, что его ятаган в руках воина, но поздно – похороненное
оружие считается вещью усопшего. Сглотнув, спросил:
– А потом? Когда месть свершится?
Суровый воин пожал плечами:
– Я не полностью Корво. Муж сильный погиб, оставив тело и жажду мести.
Часть его души в этом теле, но почти все принадлежит царству Азмодая, или
Темного Ваала. Когда природа царства возьмет верх, остаток его души уйдет из
мира живых. Идет борьба.
Пармен привстал. Сердце кипело, из всех он самый целехонький, а боится.
Вон, даже Корво вернулся из сумерек, пора и ему что-то сделать. Рука легла на
рукоять кинжала:
– Знаешь, где логово Зуритая? Пока лясы точим, люди гибнут, проклятый
набирает мощь.
Воин кивнул:
– Идем. Не доверяйте своим глазам и чувствам. Цитадель Зуритая создана по
видениям безумных, отдаленно похожа на земли Темного. Это страх и муки, вы
узрите кошмары, каких не бывало в царстве живых.
***
На море разыгрался шторм. Волны поднимались высоко, бились о скалы,
норовили зацепить крохотный биоплан, стремительно подлетавший к острову.
Затянутое тучами небо ярилось, метало молнии, громогласно устрашая незваных
гостей. Пилот четвертый раз посылал запрос на посадку, но, так и не дождавшись
ответа, рискнул направить аппарат к старому входу. В пассажирском отсеке стояла
тишина и уют, амортизационные бионы работают слаженно, гасят любые
колебания. Поседевший Гринвин нервничал, вертел бокал красного, то и дело
поправлял старомодные очки. Хеминс разлегся на диване, на голове появились
первые залысины – кожа не принимала искусственную шевелюру, да и ухаживать
за ними хлопотнее, чем за родным волосом. С момента изгнания Диптрена