Откуда ни возьмись, появился Пармен. Глаза светятся радостью, лицо
зарделось – похож на факел в темной пещере. На шее, на веревке из болотной
травы болталась ракушка. Увидел Авенира с Мархом, стоявшего рядом со столом
Унтц-Гаки:
– Отпустила!
Заметив печаль друзей, остановился:
– Офелия сказала, что могу идти, приду, когда найду камень, а ей другого не
надо, будет ждать. Говорит, благо, могу и двести лет в девках. А вы что сникли?
Волхв дрогнул:
– Мы в поганой яме. Ловушка древних магов. Выхода нет. Скоро ты начнешь
разлагаться, раны покроются черной плесенью, кости станут хрупкими и
сломаются от собственного веса. Будешь лежать и гнить вечно.
Пармен осмотрелся. От вида стало тошно, его вывернуло, когда
приподнимался, сапог попал на чью-то руку, каблук перекатился по сгнившим
пальцам и цыган грохнулся в едкую сопливую жижу, подняв фонтан клейких брызг.
Барахтаясь, поднялся, желудок старался выскочить наружу, внутри болело.
Поспешно отерся, брезгливо смахнул остатки чьих-то кишок.
Волхв покрылся пятнами, сжал посох. Ралисту едва мерцал, истончающаяся
струйка света перетекала по ранам, но сил не хватало затянуть даже мелкие
царапины. Он обреченно покачал головой:
– Буденгай предупреждал, что магия здесь не имеет влияния. Вся наша сила
уходит вглубь, питает проклятого короля. Корво – счастливчик, умер в бою.
Наверное, сейчас уже в Пиреях с толстяком квас распивают. А мы здесь будем
очень долго.
Марх мрачно качнул головой, голос был тяжелым, хриплым:
– Корво еще в пути. Если у нас в Глинтлей… когда он был, попасть трудно, то
в Пиреи вообще невозможно. Да и похоронен не по обычаю, тело сжигать надобно, а не закапывать.
Пармен удивленно смотрел, то на одного, то на другого, иногда взирал на
приникшего муравита:
– Вы что такие мрачные? Выход искали?
Тарсянин лежал на каменном пьедестале, закрыв глаза, кивнул на волхва:
– Вот. Искал, бегал. Только разлагаться начал. Глянь на свои раны, тоже небось
трупачами покрылся. Он просто поцарапался, а ты уже искупаться успел.
Цыган осмотрел руки, заглянул под рубаху:
– Все чисто. А выход я найду.
Авенир заметил, что, и вправду, Пармен не гниет, не покрывается пятнами, даже ранки чистые, подернулись корками, а мелкие и вовсе затянулись.
Превозмогая боль и тошноту, спросил:
– Как ты найдешь выход?
Пармен оживился:
– Я знаю, надо увидеть то, что непохоже на все остальное. Освободите столик.
Он осмотрел каменное изваяние. Руки ощупывали каждую закорючку,
загогулину, пальцы скользили по изображениям. Марх с иронией смотрел на
цыгана, хмыкнул, когда тот, зажмурившись, погрузил пятерню в жижу. Наконец, нащупал выступ, потянул. Внизу что-то щелкнуло.
Пармен встал, оттряхнул ладони.
– Вот, теперь надо толкать.
Все четверо уперлись в глыбу. Было тяжело, ослабевшие суставы хрустели, потом пошло по слизи, камень понемногу сдвигался. После изнурительного
толкания раздался щелчок. В полу на месте, где раньше стоял камень, появилось
отверстие. С краев начала заливаться слизь, проваливаться гнилые кости.
Марх оживился, с запалом, но еще тихо крикнул:
– Эй, надо спускаться! Я не хочу ползти по тухляку!
Пармен подался было к яме, но на плечо легла серая высохшая рука. Авенир
покрылся пятнами, глаза потускнели и ввалились, лицо осунулось и похудело. Едва
шелестящим голосом произнес:
– Не смейте… Туда… Умрем.
– Но как?
Волхв, шатаясь, схватил одной рукой Пармена, другой тарсянина, с нажимом
сказал:
– Держитесь. Лезть… нельзя.
Сабельщик с цыганом переглянулись, акудник не зря чего-то опасается.
Затащили его на камень, сами сели сверху, муравит жвалами осторожно держал
хозяина, не давая обмякшему телу выскользнуть. Течение усиливалось, пол
прогнулся в воронку. Полуживая масса из плоти, гнили и слизи с шумом скользила
по мрамору, с бульканьем проваливаясь в слив. Авенира с муравитом захлестнуло
до подбородка, Пармен и Марх изо всех сил держали парня, Унтц-Гаки вцепился в
камень, неподвижно застыл, держа голову над вонючим потоком.
Руки слабели, дрожа от напряжения. Марх едва удерживал волхва, в голове
бил гонг, удары сердца глушили, дышать невозможно. Склизское обмякшее тело
держать тяжело, а тут еще вонь разложений душит и щиплет глаза.
Наконец, поток иссяк. Мраморные плиты сдвинулись, пол выровнялся. Герои в
бессилии упали на холодный мрамор. В выпиравших из стен чашках горели
жирники, в зале посветлело. Пармена снова вывернуло. Марх спиной прислонился
к каменному столу, хрипло дышал, зажимал больное плечо. Волхв лежал ничком, раскинув руки, не двигался. Вся одежда пропитана тухлятиной – от запаха бы
удавились без задних мыслей, но за все время привыкли. Так что, когда масса
пошла, а вся гниль вскрылась и выплескивалась в воздух, было уже терпимо. Через
минуту волхв очнулся, к горлу подкатил горький комок. Полоскало долго и
нещадно, парень всхлипывал от боли, с непереваренными кусками рыбы выходила
и кровь. Поднялся зеленый, сероватые пятна уже сходили, взгляд был хмурым, измученным, но здоровым. Подошел к Марху, протянул посох. Тот вспыхнул, огненные струи полосонули по ране, но не жег, а лишь иссушил гниль, очистил от
черных тонких змей. Сам ощупал пояс, достал траву, та осталась нетронутой.
Поморщившись сунул в рот, принялся жевать сухую горькую массу. Небольшое
брение приложил к раненому плечу, остальное проглотил:
– Бегом отсюда. Не знаю, насколько открыта ловушка и не желаю здесь
оставаться.
Странники встали, побрели по залу. Авенир ухватился за слипшуюся шерсть, опирался на Унтц-Гаки. Исконный зал раньше, по-видимому, был кухней. Стояли
жаровни, печи, пустели шкафы и заимки. Марх глянул на цыгана:
– Пармену-то меньше всех досталось. И шуриков крутанул с берегиней, и
мертвечины не хлебнул. А вот мы с рекрутом наелись… До зимы хватит.
Авенир пробурчал хрипло:
– У него пояс здравицы. Сам выбрал в пещере у мага-затворника.
Пармен удивленно покосился на ремень. Обычная полоса выделанной кожи, конечно явно благородное изделие, но чтобы еще и с волшбой! Хотя орлиная
пряжка может что-то вмещать…
Марх скрипнул:
– То-то я зрю, что царапины быстро затягиваются. Даже у перевертня так не
бывает.
Цыган удивился:
– Нир, а у тебя же наруч! Что он делает?
Волхв перебирал ногами, упорно молча. От травы во рту все жгло, горечь
невыносимая, но телу стало легче. Ноги переступали уверенно, а сердце бухало
чаще. Пармен повторил вопрос. Авенир огрызнулся:
– Не знаю. Но Корво шелом не помог. Идем, богиня Мокошь заждалась мести.
Позади булькнуло. Марх обернулся. Из щелей плит просачивался мутный
кисель. Сабельщик гаркнул:
– Быстрей, улитки. Мертвяки возвращаются.
Герои ускорили шаг. Авенир смотрел вглубь зала. В тени дорогим деревом
краснела дверь. Внутри что-то смутилось, рвалось в сторону от выхода, хотя разум
твердил – беги, дурень. Волхв остановился, на душе был сумбур. Друзья
остановились. Марх тряхнул акудника. Видение рассеялось, Авенир прошептал:
– Туда… нельзя. Капкан, сгинем.
Тарсянин заорал, краем глаза видел, как из дыры толчками выплескиваются
трупные куски:
– Куда?
Волхв помотал головой.
Пармен ткнул пальцем:
– Вон в ту стену. За мной.
В три прыжка он приблизился к каменной преграде, с разбегу влепился в
стену и исчез. Сабельщик удивленно мотнул головой, ноги уже несли в
спасительную гавань. Напоследок втемяшились Авенир с Унтц-Гаки.
Глава 34. Буря
Глаза слепило, герои плюхнулись в кучу песка и покатились к низине холма.
Пармен, кувыркаясь, втемяшился в разрушенную колонну, расквасил нос. Марх, хоть и был слаб, с головокружением справился, налетел на сухой куст. Чуть погодя
появился волхв, прокатился на брюхе, содрав ладони и продрав штаны. Унтц-Гаки
только коснувшись песка, ушел под землю, вылез уже возле соратников, пережевывая пойманную в грунте живность.
Над ними высоко-высоко зловеще алел темный купол. То здесь, то там земля
прорывалась, из глубины с треском вылетали огненные фонтаны. В воздухе
взрывались снопы искр, колонны грохотали, разбивались на крупные осколки.
– Где мы?
Пармен глубоко дышал, рот был открыт, по лицу текли струи, срывались
крупными каплями в песок. Сам раскраснелся, рубаха прилипла к телу. Слизь на
сапогах высохла и цыган счищал ее прутком.
Марх приподнялся, от сухого жара ему стало лучше – вся зараза уйдет через
пот, а раны скорее покроются защитными корками. Сабельщик хищно озирался, за
каждой кучей виделся враг:
– Постарался проклятый! Сколько сил потратил, чтобы воссоздать царство
Азмодая.
– Мы в Тартаре? Енноме? – Авенир через силу сдерживал дрожь.
