систему, пронизавшую здание, для прочистки залили 600 литров спирта. Благая весть разнеслась по институту в считанные секунды. Подлинный размах хищения был подсчитан уже на следующий день, когда в институт явилась бригада оперативников ОБХСС, установившая, что на выходе получили лишь 200 литров. После короткого допроса сотрудников АХО, бригада удалилась. Кто-то видел, как в багажник их автомобиля бережно загрузили две 20-литровые канистры. Дело спустили на тормозах, спирт списали. Жизнь пошла своим чередом.
ИЗЫДИ, ЗАРАЗА, ИЗ МАЛОГО ТАЗА
Я подружился с секретаршей директора клиники Тамарой. Она пригласила меня на четверговую «разборку почты», которая привлекала любителей интеллектуальных развлечений. На заре туманной юности я некоторое время подрабатывал в «Комсомольской правде», разбирая мешки с письмами читателей, отвечавшими на викторину «Наш друг Чехословакия». У меня долго хранилась папка с идиотизмами из тех мешков. Никогда бы не поверил, что подобное развлечение ждет меня в этой цитадели смерти.
Граждане великой державы, как и в наши дни, верили только в чудо и жаждали нести его в массы. Иногда бескорыстно. Но чаще за помощь в обмене квартиры или за прибавку к пенсии они обещали поделиться своим методом мгновенного исцеления от рака. В их арсенале можно было встретить редкие травки, мухоморы, глину, отвар хвоща, уксус, капустный сок и даже крысиный мех. Некоторые щедро делились секретами, унаследованными от прадедушки-индейца из вымершего племени Тимукуа, с которым у отправителя сохранилась духовная связь, или советовали отказаться от мирских благ и обратиться к тибетской медицине, например, к огненной энергии Красного Гаруды, или попросту заказать помощь ближайшего ламы.
Некая вдова старого большевика и «закадычного друга Ленина» уверяла, что сама нисколько не жаждет мирских благ, но готова служить науке. Просит выделить ей в институте под лабораторию скромную комнату «с водопроводом» и газовой горелкой. Она готова принести на алтарь науки все свои знания и навыки по изготовлению целительного настоя из особых грибов для микроклизм. Ее средство гарантировало 100-процентный эффект при лечении злокачественных опухолей в районе малого таза. Однажды почтальон приволок неподъемную коробку, проделавшую долгий путь из алтайской деревни. Сегодня к таким посылкам от незнакомых отправителей вызывают наряд инженерно-саперной службы. Но дело было до наступления эпохи ассиметричных войн, и коробку принародно вскрыли. В ней оказалась трехлитровая банка с водой. В сопроводительной открытке каллиграфическим почерком:
«Лекарство передается в дар медикам для пропитки компрессов, которые следует прикладывать к пораженным участкам кожи. Компрессы абсорбируют пораженные клетки, не нанося вреда здоровым».
ТОЧКА РОСЫ
Моя медицинская карьера оборвалась столь же неожиданно, как и началась.
Во время ночного дежурства в операторской зазвонил телефон:
— Вы что там, уснули?
От истошного ора стрелки на приборах заплясали твист. Звонил дежурный врач, напуганный резким падением давления в операционной. Мои приборы ничего такого не зафиксировали и продолжали мирно колебаться в дозволенной амплитуде. Явившись на место происшествия, я убедился в том, что врач паниковал не зря. Датчики действительно зашкаливали. Объяснить феномен я не мог и наутро написал беспомощную объяснительную Любе Ивановой и Хафиди. Люба меня пожурила и успокоила — дескать, с советскими приборами такое бывает. Посоветовала чаще совершать обходы «чистых» помещений.
Через неделю — новая тревога: влажность на красной черте! И опять в мое дежурство.
Следующей ночью… Я как раз дочитывал «Батрахомиомахию», готовясь к зачету по античной литературе, когда
«Вдруг появились создания странные: кривоклешневы,
В латы закованы, винтообразны, с походкой кривою,
Рот словно ножницы, кожа — как кости, а плечи лоснятся,
Станом искривлены, спины горбаты, глядят из-под груди,
Рук у них нет, зато восьмеро ног, и к тому двуголовы…»
Делегация, ведомая главврачом отделения, не обнаружив в операторской явных доказательств моей причастности к аномальным колебаниям температуры, в задумчивости удалилась. Дежурный инженер перед отступлением заинтересованно, но с брезгливостью прикоснулся к стопке книг:
— Евре-пид. Тоже из ваших?
Наутро вызывает Хафиди.
— Слушай, студент, хочу предостеречь тебя от бо-ольших неприятностей. Три ЧП и все в твое дежурство. Мне приказали подготовить материалы для передачи в прокуратуру. Только из уважения к твоему отцу я хочу тебе помочь. Поэтому пиши заявление об уходе.
Пару лет спустя на вечеринке у Индицкого неожиданно сталкиваюсь с Любой Ивановой. Слегка похорошела, слегка похудела, слегка развелась. В конце веселья сдуру предлагаю проводить ее до дома.
— Ну вот, давно бы так. — Решительно произнесла она. — А то целочку из себя строил.
— В каком смысле?
— Забыл, как я звала тебя в театр со мной пойти? На «Доброго человека» на Таганке? Даже смену тогда тебе переставила, чтобы дату подгадать? Ух, и разозлилась я тогда на тебя.
— Так ты, как бы, глубоко замужем тогда была.
— Ну да, а теперь сжалился над бедной матерью-одиночкой? Ну ладно, я больше не сержусь. Поехали, но только к тебе — ко мне сегодня нельзя.
По дороге к метро под трескотню спутницы я судорожно обдумывал положение, в которое попал. На платформе Люба прижалась ко мне полновесной грудью:
— Слушай, пообещай, что не станешь мстить, — я должна признаться тебе в грехе.
Пообещал. С кем не бывает.
— Помнишь историю с твоим увольнением?
— Ну? А ты-то причем? Сам виноват — не зная броду, не суйся в воду. Ты не могла мне помочь.
— Дурак, я не о том. Понимаешь, это я, уходя домой, нужные крантики подкручивала. Чтобы выжить тебя из клиники. Злая была на тебя. И так перед тобой задницей вертела, и эдак. А ты…
Подходил поезд. Я почему-то представил, как Любка вдруг обеими ногами по-аннакаренински заскользила по платформе, плавно отдаляясь от меня навстречу слепящим фарам. «И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. «Где я? Что я делаю? Зачем?» Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину. «Господи, прости мне все!» — проговорила она, чувствуя невозможность борьбы».
— Ты чего? — удивленно произнесла Любка, отдирая от пушистого воротника мои руки.
— Не бойся, убивать не стану — ты же взяла с меня обещание.
Брезгливо оттолкнув вредительницу, я зашагал к противоположной платформе. Добрый я был в молодости.
ВНЕШТАТНИК — СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ ОДУШЕВЛЕННОЕ
Кривая «ленинская» коза, на которой я, с помощью Деготя, въехал в журналистику, давно отбросила копыта. Правда, мне предстоит осчастливить человечество еще двумя опусами на вечнозеленую тему. Статьи о личной библиотеке Ленина и музее завода Михельсона, того самого, где «вражеская пуля» едва не оборвала жизнь вождя, мне заказала «Московская правда». За эту продукцию неплохо платили, манипулировать
