полное отсутствие в действиях подсудимых признаков бандитизма, исчерпывающий перечень которых установлен законом.
Отсутствие доказательств объективной стороны бандитизма компенсируется рассыпанными по тексту митинговыми ярлыками «злобно», «нагло», «кощунственно».
Судом не установлены виды и размер причиненного действиями подсудимых материального ущерба.
Подсудимый Щербан Г. Н. (расстрелян по приговору) в числе первых ворвался в здание горкома КПСС, где «хулиганы и бандиты срывали двери, разбивали стекла, ломали мебель, срывали портреты и т. д.». Что именно «т. д.»?. (в других абзацах встречается «и прочее»). Чьи портреты? Срывали лик одного и того же персонажа. Изображение Ленина, например, несли перед собой. Где описания повреждений, количества портретов и подсчет материального ущерба?
Кстати, кто были эти «хулиганы и бандиты»? Совершал ли подсудимый Щербан Г. Н. какие-либо действия в помещении горкома?
Виновными в бандитизме суд признал 8 из 14 подсудимых. Семеро из них расстреляны. Согласно закону под бандой следует понимать организованную, устойчивую, вооруженную группу, заранее объединившуюся для совершения нападений…В действиях осужденных к расстрелу ничего этого не было.
Правовую неряшливость суда подтверждает тот факт, что, несмотря на неоднократное упоминание в описательной части приговора «хулиганов» и «хулиганских действий» ни одному из подсудимых обвинение в хулиганстве не предъявлялось.
Через 30 лет, 27 марта 1991 года Пленум Верховного Суда СССР установил, что в материалах описанного уголовного дела «отсутствуют какие-либо данные, что осужденные в период совершения инкриминируемых им деяний состояли в банде или приняли участие в нападениях, совершаемых такой бандой. Не приведено каких-либо указаний на этот счет и в самом приговоре».
Все осужденные реабилитированы в связи с отсутствием в их действиях состава преступления.
В современных публикациях, посвященных Новочеркасскому расстрелу, периодически обсуждается вопрос о том, давал ли Н. С. Хрущев санкцию на это побоище. Мнения разделились, достоверного ответа на это нет.
Всем сомневающимся в положительном ответе следует обратить внимание на упомянутый выше показательный процесс, по итогам которого в угоду вождю расстреляны 7 человек. Ведь если допустить, что стрельба в горожан случилась в результате трагического стечения обстоятельств (а «персек» одобрил происшедшее задним числом), то расстрел подсудимых планировался заранее по указанию «кукурузника». Именно такого приговора Пресек требовал от Генерального прокурора (и очевидно, от председателя Суда). Именно в угоду этому мстительному пузану в деле заведомо неправосудно возникла «расстрельная» статья «бандитизм». Дорого заплатили протестовавшие за «Хруща кукурузного» и порванные портреты с его ликом.
Следует учесть, что приверженцем расстрела (в том числе и внесудебного), как инструмента управления государством и обществом этот разоблачитель культа личности Сталина был с 30-хгодов. Об этом свидетельствуют многочисленные воспоминания осведомленных лиц и архивные документы. Подробнее об этом – далее.
Глумление над законом и его служителями с целью добиться показательного «расстрельного» приговора во время правления Н. С. Хрущева также не было единичным фактом.
В 1961 году, следуя вздорным прихотям, он заставил Верховный Суд РСФСР дважды нарушить положение статьи 6 УК РСФСР (ныне закрепленного в ст. 54 Конституции РФ), согласно которому преступность и наказуемость деяния определяются законом, действующим во время совершения этого деяния. Закон же, усиливающий наказание, обратной силы не имеет.
Речь идет о деле валютчиков Рокотова, Файбишенко и Яковлева, осужденных весной 1961 года по статье 88 УК РСФСР к максимальному наказанию – 8 годам лишения свободы.
Посчитавший такое наказание излишне мягким, Хрущев инициировал последовательное принятие двух указов об усилении ответственности за совершенное ими преступление. По первому из Указов, выполняя личные требования «персека», суд придал закону обратную силу и увеличил наказание осужденным до 15 лет лишения свободы.
В связи с тем, что этот срок по-прежнему не удовлетворил Н. С. Хрущева, суд снова нарушил принцип недопустимости придания обратной силы более тяжкому наказанию и вынес третий приговор в отношении дважды осужденных за одно и то же преступление. На этот раз одобренная Хрущевым мера наказания стала исключительной – расстрел. Из общения с расследовавшим это дело А. М. Петренко я узнал, что смягчить позицию Хрущева не смогли ни обращения А. И. Микояна с А. Н. Шелепиным, ни письмо КГБ СССР с просьбой помиловать сотрудничавшего со следствием Яковлева.
Учёбе время – шабашке час
Проза денег, о которой мало думали во время вступительных экзаменов, стала ненавязчиво напоминать о себе после возвращения из колхоза осенью 1961 года. Сентябрь стал последним месяцем беззаботной жизни на полном обеспечении жильем и продовольствием.
Далее предстояло самостоятельно налаживать быт с учетом личных возможностей. При упоминании источников доходов в памяти по созвучию возникает название статьи В. И. Ленина «Три источника и три составных части марксизма».
Это к тому, что студенческий бюджет большинства однокурсников также формировался из «трех источников и трех составных частей»: стипендии, переводов из дому и сторонних заработков.
Стипендия на первом курсе составляла 22 рубля 80 копеек.15 из них уходили на плату за «угол». Еще 3 рубля «Бабу́ша» брала за стирку белья (включая постельное) и рубашек. Свободными оставались 4 рубля 80 копеек, из которых следовало оплатить комсомольские и профсоюзные взносы.
Главным источником моего бюджета стали переводы мамы. К этому времени она оставила должность заведующей лабораторией по состоянию здоровья (в связи с изнурявшей болезнью печени неизвестного в те годы происхождения) и ее оклад на новой работе не превышал 100 рублей (о сумме я узнал позднее). Сегодня мне стыдно за инфантилизм, позволявший на первых порах принимать ежемесячно почти половину этих денег. Во время работы на Комбинате часть токарного заработка по инициативе мамы откладывалось для будущей учебы. Однако существенная доля этих накоплений потратилась на приехавшего двоюродного брата Витю Левина, периодически прекращавшего работать «по собственному желанию».
Вместе с однокурсниками в начале каждого полугодия я представлял в деканат справку о семейных доходах, которые учитывались комиссией при распределении стипендий. Поделенный на двоих размер оклада мамы (50 рублей) выглядел вызывающе. Мало кто из однокурсников «дотягивал» до отметки в 20 рублей. Некоторые, согласно документам, имели душевой доход, не достигавший 10 рублей. Таким бедолагой был Анатолий Малыгин, по прозвищу «Лаврентий Павлович». Его одинокая мать получала пятирублевую колхозную пенсию. Толя, на самом деле, жил скудно. Соседи по общежитию не раз жаловались на запахи приготовленных им на кухне «фирменных» блюд из жареной и вареной камсы.
Однако, двое других обладателей пятирублевых доходов жили свободнее. Один владел новеньким мотоциклом «Чизетта» стоимостью 800 рублей. Другой купил за 600 целковых магазинный «ИЖ-56». У меня денег на такие покупки не было даже во время работы на комбинате.
Основные траты иногородних коллег приходились на еду. Трехразовое посещение столовой со студенческим рационом, «оставляющим чувство легкого голода», обходилось в
