Она просто хочет прогуляться под дождем.
Вот почему я сунул ей в сумочку перцовый баллончик, когда гримерка была пуста.
И все же она небрежно относится к своей свободе, как будто пережитое сделало ее невосприимчивой к трагедии. Мне хочется схватить ее на улице и уложить себе на колени, пока она не усвоит урок.
От одной этой мысли мой член становится наполовину твердым, что, блядь, совсем не помогает.
Сколько раз я представлял себе, как она лежит подо мной, разыгрывая ту сцену, которую я описывал ей в грязных подробностях, когда у нас не было никакой надежды воплотить ее в жизнь? Сейчас она тоже одинока, и от того, что она танцует топлес для кучки придурков, находясь вне досягаемости, мои яйца приобретают пятьдесят оттенков синего.
Но на нашем пути все еще слишком много всего. Слишком много причин, по которым мне действительно нужно закатать губу и держаться на расстоянии. Помимо того, что я не уверен, что смогу вынести отношения лицом к лицу, у меня еще бывают моменты, когда мне просто чертовски… горько. Как бы это ни было глупо, я все еще слышу имя ее мужа в своих снах.
Я доверился ей, а она выбрала другого мужчину.
Мужчину, который уже отвернулся от нее.
Иногда я не могу решить, хочу ли я трахнуть ее или заставить страдать.
Оба варианта принесут мне удовлетворение.
Таннер грубо прерывает мой внутренний конфликт.
― Меня беспокоит еще одна вещь. Почему он просто не убрал тебя, если ты у него на прицеле? Должно быть, ему нужно что-то еще.
― Это успокаивает.
― Стоит поразмыслить, однако.
― Действительно. ― Я подхожу ближе к Эверли и вышибале, прижимая телефон ближе ко рту. ― И я так понимаю, что после Амстердама больше нет никаких зацепок.
На заднем фоне приходит сообщение.
― Нет, ― говорит Таннер. ― Но я только что отправил фотографию парня, который следил за тобой.
Амстердам стал тем, что меня потрясло окончательно. Убедило изменить стратегию. Но это не закончится, пока я не сотру его с лица земли, а сейчас он решил поиграть.
Именно в Европе моя добыча перестала убегать и начала кусаться в ответ, играя в свои маленькие игры разума. Невинных жертв стало больше. Жертв, оставшихся после него.
Потом это стало личным.
Я находил тела в Бухаресте, Берлине и Амстердаме ― жертв, очень похожих на Эверли, Сару и, наконец, меня. После смерти последнего ― скромного механика и отца четверых детей, который не сделал ничего плохого, кроме того, что невовремя вышел из своего дома, ― я вернулся в Штаты, опасаясь того, что произойдет, если я надавлю на него еще больше.
На этот раз я ушел в подполье. Мне нужно было положить конец бессмысленным смертям.
Но я ошибся в своих суждениях ― Винсент любит игры больше всего, и он не хочет прекращать играть. Месяц спустя в электронном письме Таннера появилась фотография Эверли, за спиной которой отчетливо угадывался мост Золотые Ворота. Не было никаких сомнений в том, кто ее прислал, но на случай, если я засомневаюсь, в теме письма стояли эмодзи в виде песочных часов.
Тонко.
И вот теперь я здесь, слишком близко к тому, чтобы переступить черту, из-за которой не смогу вернуться. Конечно, я мог бы присмотреть за ней незаметно. Оставаясь невидимым. Но я не могу мыслить здраво, находясь так близко к ней. Я не могу…
― Получил фотографию?
― Подожди. ― Я отвожу взгляд от женщины, поглотившей мое внимание, чтобы взглянуть на фотографию в сообщении Таннера. Неприметный парень в бейсболке. Неузнаваемый. Движение на периферии привлекает мое внимание, и я поднимаю взгляд в тот момент, когда вышибала исчезает из дверного проема. Эверли направляется в сторону своей квартиры, уверенно шагая с высоко поднятым подбородком. ― Черт побери!
Мне хочется подойти к ней и встряхнуть. Сказать ей, что в радиусе трех кварталов может случиться такое же дерьмо, как и в радиусе трех миль.
― Поговори со мной, Портер. Что происходит? Ты знаешь этого парня?
― Нет, не… ― И тут я замираю.
Когда Эверли проходит мимо, из-под уличного фонаря возле парадного входа, пошатываясь, выходит фигура, и его невнятные слова доносятся до нее, когда он приближается к ней.
― Эй, красотка, тебе нужны дополнительные чаевые?
― Кто это, черт возьми? ― Моя рука медленно опускается, пока я наблюдаю за реакцией Эверли. Вздернув подбородок и расправив плечи, она качает головой, обходя его, чтобы продолжить свой путь. Костяшки пальцев моей свободной руки трещат от того, как сильно я сжимаю кулак.
― Я не хотел тебя обидеть. Просто одинокий парень, ищущий компанию. ― Он идет за ней, потирая ладонью промежность.
Этот парень нарывается.
Не сводя глаз с этого придурка, я поднимаю телефон, чтобы прорычать в динамик.
― Поговорим позже. Я должен убить кое-кого. ― Затем я засовываю телефон в карман и подхожу ближе, медленно и бесшумно, держась ближе к зданию.
― Давай, детка, ― кричит он ей вслед, ― я могу устроить тебе лучшую поездку в твоей жизни. Ты не знаешь, что упускаешь.
К несчастью для него, скоро он лишится половины зубов и, возможно, члена, если, конечно, он у него есть.
Как только Эверли сворачивает за угол, я оказываюсь перед ним, и мой кулак врезается в его лицо прежде, чем он успевает его увидеть.
Ударившись о стену клуба, ему требуется минута, чтобы вытереть лицо тыльной стороной ладони и прийти в себя. Затем, с глазами, полными злобы, и кровью, текущей из носа, он пристально смотрит на меня.
― Кто ты, блядь, такой?
Мне кажется, или этот говнюк мгновенно протрезвел?
― Ты искал компанию. ― Я хватаю его за горло и отрываю от земли. ― Я и есть компания.
Я тащу его в самый темный угол соседней стоянки подержанных автомобилей и бросаю на землю. Он остается там, кашляя и отплевываясь, а я стою над ним.
― Убеди меня, что у нас нет общего друга, который послал тебя следить за моей задницей.
― Ты под кайфом, что ли? Мне не нужна твоя задница. ― Он кивает в ту сторону, где исчезла Эверли, и ухмыляется, как идиот, мечтающий о смерти. ― Мне нужна ее.
И все.
Я выплескиваю всю свою ярость, которую сдерживал до сих пор, пока он не теряет сознание.
Если я продолжу, он может не прийти в себя.
Дрожа от усилий, которые требуются, чтобы остановиться, я достаю телефон, открываю фотографию и подношу ее к его лицу.
Черт возьми, я надеялся убить двух зайцев одним выстрелом.
Если не считать того факта, что этот мудак сейчас выглядит так, словно его пропустили через мясорубку, я не думаю, что это тот же самый парень. По правде говоря, трудно сказать наверняка, но сомнений достаточно, чтобы не прикончить его, хотя мне этого чертовски хочется.
Оставив его истекать кровью на парковке, я тороплюсь догнать Эверли. Черт, как же я ненавижу эту ее новую работу. Почему она не может сидеть где-нибудь в лаборатории и изучать жуков? Если я начну выбивать дерьмо из каждого придурка, который не так на нее посмотрит, это быстро выйдет из-под контроля.
Стриптизерши зарабатывают на жизнь тем, что мужчины смотрят на них не так, как надо.
Я догоняю ее как раз в тот момент, когда она открывает дверь своей квартиры, не подозревая, что я чуть не убил пьяного придурка из-за нее. К счастью для него, она цела и невредима.
Вскоре я отправлюсь в свой мотель за углом, а пока перевожу дух, направляясь к месту, где я провожу больше времени, чем она, вероятно, была бы рада узнать. Напротив ее окна есть ряд деревьев, за которыми я могу спрятаться, трава примята от времени, которое я провел, наблюдая за ней.
Если бы она вышла сюда, то увидела бы, что это место усеяно окурками.
Жалюзи на окнах ее квартиры закрываются, оставляя по краям крохотные полосы золотистого света. Раньше она этого не делала. Интересно, не подсказывают ли ей инстинкты, что за ней кто-то наблюдает?
Догадывается ли она, кто это может быть? Мой взгляд задерживается на несколько секунд дольше, чем нужно.
