― Ты почти готова, ― говорит он. ― У тебя есть музыка для выступления?
― О, эм… ― Я прикусываю щеку, обдумывая просьбу. ― Не совсем. Удиви меня.
Он окидывает меня беглым взглядом, оценивая костюм.
― Я понял. Увидимся через десять минут.
― Спасибо, Лен.
Десять минут спустя объявляют мое имя, а я все еще суечусь за кулисами, чувствуя, как у меня разрывается сердце. Все, о чем я могу думать, это о нем и о том, будет ли он здесь сегодня вечером ― о его лице, скрытом тенью в толпе, как он будет смотреть мой танец, упиваться моими изгибами, моими движениями, моей кожей.
Закажет приватный танец.
Будет ждать меня в VIP-люксе после шоу, чтобы я могла избавиться от этого болезненного влечения раз и навсегда.
Я не знаю, Айзек ли он. Я не знаю, готовлюсь ли я к сокрушительному разочарованию или траектория моей жизни вот-вот изменится.
Часть меня говорит, что это он.
Часть меня говорит, что он никогда бы так не поступил.
Айзек не стал бы так надо мной издеваться, он не стал бы разрывать все мои только что соединенные кусочки с помощью игр и исчезновений. Если он жив, значит, он знает, как мне больно и как мне его не хватает. И Айзек, которого я знаю, ― настоящий Айзек ― наконец-то заключит меня в свои объятия и будет держать, пока я не освобожусь от этого последнего, болезненного груза мыслей о том, что отправила его в могилу.
Я просто не знаю, какая часть меня права.
Толпа приходит в неистовство, когда я выхожу на сцену и изображаю на лице кокетливую улыбку. Когда я расстегиваю первую пуговицу на своем лабораторном халате, начинает звучать песня.
Хлопки и свист становятся фоновым шумом. Звук стихает, пока мои глаза сканируют толпу. Так много лиц, но ни одно из них не принадлежит ему. Я стараюсь не выдать своего огорчения, шагая вперед и расстегивая очередную пуговицу, пока к моим ногам бросают долларовые купюры.
Музыка проникает в мои уши.
Сначала я не узнаю песню. Голос певца обработан, мелодия искажена, а я погружена в себя, чтобы быстро уловить мелодию. Звучат глубокие, эротичные басы, побуждая мое тело раскачиваться, когда я тянусь к шесту.
Но потом…
Я слышу это.
Осознание бьет мне в грудь.
Пока она не становится всем, что я слышу.
Застыв на месте, я обхватываю рукой столб, костяшки пальцев белеют. Сердце отскакивает от ребер, как шарик от кеглей в старом автомате. Пульс отдается в висках, ушах, горле.
Это кавер на песню «The Scientist».
Я не могу дышать.
Все вокруг меня расплывается. Толпа, свет, хлопки. Силы покидают меня, как в замедленной съемке. Я чувствую, как у меня дрожат ноги, дыхание становится все более частым и поверхностным.
Песня продолжается, я мысленно возвращаюсь в прошлое, и что-то внутри меня обрывается.
Увядает. Умирает.
Я не могу набрать воздуха, вглядываясь в море размытых лиц. Толпу охватывает замешательство, аплодисменты стихают, люди оглядываются по сторонам.
Я моргаю снова и снова, пытаясь прогнать пелену с глаз, в то время как моя грудь словно скована, и дыхательные пути сужаются от удушья. Голос Хранителя времени звучит в моих ушах как зловещая колыбельная.
― Это твоя любимая песня. Я подумал, что этот момент заслуживает саундтрека.
Я снова там.
Я в той стерильной комнате, вынужденная принимать решение, пока Айзек борется со своими путами и умоляет меня выбрать его.
Довериться ему.
Спасти его.
И тут … Мне кажется, я кого-то вижу.
Хранителя времени.
Он идет сквозь толпу людей, приближаясь к сцене. Он выследил меня. Он нашел меня. Два разных глаза сверкают дьявольской радостью, когда он поправляет свой галстук-бабочку и наблюдает за мной от края сцены. Он протягивает ко мне руки, как будто ждет, что я подбегу к нему.
Как будто он хочет, чтобы я вернулась домой.
Нет…
Мир вокруг меня искажается. Моя рука взлетает вверх, чтобы схватиться за шею, потому что кислорода не хватает. Я скребу и царапаю. Паника охватывает меня, тело и разум, а затем образ моего похитителя меняется.
В мгновение ока… он исчезает.
Просто обычный мужчина стоит и смотрит на меня, пока я разваливаюсь на части.
Я теряю контроль над реальностью. Это была дымовая завеса, разрушительный мираж. Его здесь нет, но комната уже кружится.
Закручивается воронкой. Вращается.
Ноги подкашиваются, и я падаю.
В ушах раздается глухой удар, когда я ударяюсь затылком о сцену, и до меня доносится отдаленный гул встревоженных голосов. Мои веки трепещут на грани потери сознания. Я смутно ощущаю приближающиеся шаги, твердые подошвы стучат по сцене, и надо мной склоняется фигура.
Лен?
Нет. Кто-то другой.
Меня поднимают в воздух.
Подхватывают и уносят.
Две руки обнимают меня, сильные и бережные, одна держит мои колени, а другая ― спину. Я упираюсь в твердую мужскую грудь, перед глазами проносятся головокружительные вспышки света. Я моргаю. Моргаю снова. Надо мной нависает лицо, темные волосы блестят в пурпурном свете. Я превращаюсь в куклу в его руках, мой парик падает на пол. Он несет меня, пробираясь сквозь толпу людей, сквозь протянутые руки.
― Отнесите ее в гримерку!
― Вызовите скорую.
― Она дышит?
Моя голова запрокидывается, глаза не могут сфокусироваться. Успокаивающие удары сердца отдаются у моего виска, когда я прижимаюсь носом к груди мужчины, вдыхая его запах.
Сандаловое дерево. Дым.
Меня укладывают на кушетку, мои конечности безвольные, как мокрая лапша. Но я протягиваю руку и хватаюсь за воротник кожаной куртки.
― Нет… подожди…
Вокруг меня суетятся люди.
Танцоры. Лен. Куини.
― Принесите ей чертовой воды! ― кричит Куини, опускаясь на колени рядом со мной.
Мужчина.
Мне нужен этот мужчина.
Он все еще здесь. Моя рука сжимает полу его куртки, заставляя вернуться ко мне. Я не отпускаю его.
Я пытаюсь сосредоточиться, пытаюсь разглядеть его лицо, пока мое дыхание стабилизируется.
Перед глазами возникает образ: два темных, суровых глаза на знакомом лице, щетина на подбородке и растрепанные каштановые волосы.
Его рука гладит меня по щеке.
Всего лишь поглаживание. Мимолетное, нежное прикосновение.
Этот жест наполняет меня теплом и умиротворением, я медленно поворачиваю голову в сторону и, моргая, смотрю на него, понимая и веря каждой измученной частичкой своей души:
― Айзек, ― выдыхаю я.
Выражение его лица меняется. Он оглядывается по сторонам, его лицо становится жестче, челюсть подрагивает, мышцы сжимаются. Он выпрямляется, затем медленно отступает назад, как будто не хочет уходить. Его палец наматывает прядь моих волос, прежде чем он отпускает меня.
Я смотрю, как он уходит.
― Нет… ― Меня захлестывает новая волна паники, от которой перехватывает горло, когда я пытаюсь принять сидячее положение. ― Вернись…
Я борюсь с руками, которые тянутся ко мне, удерживая на месте. Затем я беспомощно и с болью в сердце наблюдаю, как он поворачивается и выбегает в открытую дверь, темные джинсы и черные ботинки исчезают из моего поля зрения.
― Нет. Слезы наворачиваются на глаза, и я падаю обратно на диван. К моим губам подносят стакан с водой. Я бормочу и задыхаюсь, пока эмоции вырезают новые дыры в моем сердце.
― Эверли. ― Куини прижимает тыльную сторону ладони к моему влажному от пота лбу. ― Эй. Поговори со мной, ангелочек.
Я сворачиваюсь в клубок и всхлипываю.
― О, милая… ― Она обхватывает меня руками и крепко прижимает к себе, пока я разбиваюсь вдребезги.
Но это не те объятия, которые мне нужны.
Мне нужны не ее слова.
Это просто еще одна стена, которую я не могу пробить.
ГЛАВА 42
― Детектива Таннера, пожалуйста. ― Я наматываю круги по квартире в джинсах с широкими штанинами и обтягивающей майке, мои волосы собраны в самый большой в мире пучок, а мобильник дрожит у моего уха.
