начать жизнь с чистого листа.
В госпиталях, в которых я лечился, было много «афганцев». А в Душанбе – особенно. Я подружился с Вадимом Берестневым из соседней палаты. Сначала мне просто нравилось, как он играет на гитаре и поет песни про голубые тельняшки, белые купола парашютов и девчонку, не дождавшуюся парня из армии. А потом выяснилось, что Вадим ленинградец. Жил на Петроградской стороне, до призыва закончил путягу и успел поработать автослесарем. Попал в десантно-штурмовой батальон, под Кандагаром был ранен в бедро. Хотели ампутировать ногу, но вмешался комбат. Уже шли приготовления к операции, когда он, поглаживая рукоятку пистолета Макарова в поясной кобуре, обратился к хирургу: «Меня зае…ало калек домой отправлять. За полгода – два взвода обрубков. Не можете или не хотите лечить? Лекарств не хватает? Или башка с перепоя не варит, проще ногу под нож, чем кумекать, как парня спасти? В общем, постарайся, как следует. Ты меня понял…» Врачи постарались и конечность спасли. Через месяц у Берестнева заканчивался срок службы, но он рассчитывал, что его оставят в Душанбе, пока полностью не поправится. И строил планы на будущее. В ментовку, что ли, податься? Карьера авторемонтника не прельщала. Деньги можно заработать хорошие, но скучно. А в милиции создали какой-то ОМОН, в который набирают крепких и обстрелянных парней. Правда, на медкомиссии могут забраковать. У них ведь, наверное, строгие требования…
Я сказал, что писал рапорт об отправке в Афган. Реакция Вадима меня удивила:
– Ну и дурак! Чего ты там потерял?
– А ты?
– Меня послали, не спрашивая. Полгода в учебке, на самолет, – и вперед. До Кабула и не знали, куда направляемся.
– Но ведь ты не жалеешь…
– Ты чего, с дуба рухнул? – Он задрал штанину. Раненая нога выглядела страшновато. – Думаешь, я об этом с детства мечтал? Хотя мне, конечно, повезло больше, чем некоторым.
Берестнев рассказал историю про своего друга, вместе с которым призывался и попал в одну часть. Друг поймал пулеметную очередь и остался без левой руки, селезенки и с дырками в легких. После лечения был комиссован и вернулся домой… Оказалось, что дома у него больше нет. Когда призвали в армию, его, как водится, выписали из квартиры. Мать умерла, и в квартиру вселились новые люди. Друг пошел в исполком. Его там выслушали душевно и обещали помочь, но обещаниями дело и ограничилось. Когда друг в очередной раз пришел на прием, чиновник не пустил его в кабинет: «Сколько можно мешать нам работать? Имейте совесть, молодой человек!» – «Но ведь я же…» – «Я вас туда не посылал!»
– И чем все закончилось? – спросил я.
– Не знаю, давно писем не было. Наверное, уехал к тетке в деревню. А мечтал стать моряком. Греблей до армии занимался, на яхте ходил, в «Макаровку» поступать собирался. Вот так в жизни бывает, а ты в добровольцы хотел записаться… С тобой-то что приключилось?
Я рассказал, ничего не утаивая. Про условия службы, про договор с Пекушем, про соревнования.
После моего боя со Звонаревым соревнования продолжались обычным порядком. Команда гостей выиграла три оставшихся схватки. Бегунцов объявил перерыв. Я сидел и лениво гадал, что со мной будет дальше. Я чувствовал себя полностью опустошенным. Сказались и бессонные ночи, и нервное напряжение. Мне было все равно, что будет дальше… Ну, почти все равно. Вокруг меня образовался вакуум. Только Бальчис иногда посматривал с грустной жалостью.
После перерыва часть зрителей не вернулась. Не пришла и Оксана. Бегунцов объявил о начале финальной части соревнований. Он больше не тянул гласные, называя фамилии. Он просто сказал:
– Бой за звание абсолютного чемпиона. На ковер вызываются Константин Ордынский и Улугбек Худойназаров.
Этого Улугбека я до перерыва не видел. Его не было в команде соперников. Я бы не смог его не заметить: при росте в сто восемьдесят сантиметров он весил вдвое больше меня и, казалось, состоял из одних мускулов. Был весь, от щиколоток до подбородка, покрыт жесткими черными волосами, лицом напоминал питекантропа и лысым черепом отражал свет потолочных светильников. При такой массе и габаритах он передвигался не хуже меня и с первых секунд показал, что в совершенстве владеет самой разнообразной техникой боя.
Я проиграл. Я несколько раз поднимался, и в черных глазах Улугбека мелькнуло что-то похожее на уважение. Но это не помешало ему меня растоптать. Я потерял сознание на ковре и очнулся в реанимационной палате. Я не нашел ничего лучшего, как спросить у врача:
– Доктор, я жив?
– Относительно. Ты помнишь, что случилось?
Я подумал и ответил, что помню. Он покачал головой:
– Не подумай, что я советую что-то плохое, но лучше тебе это забыть…
…Берестнев выслушал меня, не перебивая. Достал пачку «космоса», взял сигарету, спохватился и предложил мне. Я пожал плечами и взял. Мы помолчали. Потом Вадим спросил:
– А ты мог отказаться от драки.
– Мог, наверное. Вряд ли бы меня потащили силком.
– А чего не отказался?
Я усмехнулся:
– Не мог… Не хотел, стыдно было.
– Перед кем?
– Перед собой.
Вадим задумчиво покачал головой. Я был уверен, что он опять скажет, что я дурак, но он сказал:
– Знаешь, я тебя понимаю. Тем более что они бы все равно нашли способ тебя наказать. Так лучше получить свое в драке, чем когда не можешь сопротивляться.
Я кивнул:
– Верно. И потом, у меня была возможность его победить.
– Такую машину?
– Большой шкаф громче падает. Если бы я пробил ему в солнечное сплетение, он бы не встал. У меня был шанс, но я промедлил. А если честно, я был просто не готов к драке. Слишком рано решил, что все кончилось. Не ожидал, что будет еще один бой. Думал – на «губу» законопатят, или еще что-нибудь в этом роде… Знаешь, была даже мысль, что теперь меня без всякого рапорта отправят в Афган.
– Далась тебе эта война… А Оксану ты с тех пор видел?
– Ни разу. Ни ее, ни других. Даже не знаю, чего там в нашей роте творится. Может, расформировали все к чертовой матери? Вряд ли мое поражение от черномазого успокоило генерала. Так, сорвали злобу, и все.
– Здорово тебя эта баба использовала. Интересно, чего она на самом деле хотела?
– В смысле?
– В том смысле, что я не верю в эти сказки про злобного братца. Ей плевать, что из-за него пришлось развестись с мужем. А уж про детские обиды вообще смешно слушать. Не понимаю, как ты на это купился!
– Перестань. Во-первых, я выиграл не из-за нее, а потому, что сам так захотел. А во-вторых… Знаешь, я уже много раз обо всем передумал, и понял одно: какая разница, что там было на самом деле? Дело прошлое, а правды все равно не узнать.
– Не скажи! Если хорошенько взять эту красотку за жабры, она все расскажет. Или взводному твоему гранату с выдернутой чекой привязать за одно место…
– Мечтать не вредно. Ты мне предлагаешь смотаться отсюда в Махачкалу и этим заняться?
– Может, когда-нибудь представится случай.
– Может, и представится… – Я не верил, что эта история будет иметь продолжение.
– А как ты к этой шкуре относишься? У тебя такое лицо, будто она до сих пор тебе по ночам снится.
– Оксана? – переспросил я, чтобы выиграть время.
Я пережил вместе с ней много приятных минут, а к тому, что со мной случилось на соревнованиях, она отношения не имела. Я не соврал Берестневу, говоря, что решил победить вовсе не из-за ее просьбы. Так за что ж мне ее ненавидеть? Если кого-то
