будущей профессии». Определение расплывчатое, но ничего точнее не придумаешь[452].
Надежда – главная отличительная черта стажера. Исследователи коммуникаций Кэтлин Кюн и Томас Ф. Корриган предлагают термин «труд надежды» для описания «неоплачиваемой или низкооплачиваемой работы, которую человек выполняет для получения опыта или ознакомления со спецификой профессии, надеясь, что в будущем это поможет ему при трудоустройстве». Труд надежды – это змея, поедающая собственный хвост, а стажер – «работник надежды» par excellence[453]. Институт стажировки, предполагающий, что человек должен работать бесплатно, чтобы в будущем получить желанную работу, способствует тому, что прекарность и иерархичность, характерные для низкооплачиваемой работы в сфере услуг, проникают и в сферы, где работники имеют регулярный и стабильный заработок. Используя в качестве оправдания меритократический миф о том, что лучшие стажеры обязательно получат работу, институт стажировки способствует снижению уровня зарплат. В системе труда появляется новый, нулевой, уровень зарплаты, что позволяет компаниям заменить работников нижнего звена стажерами. Получается, что стажеры подменяют сотрудников на тех самых позициях, которые надеются в будущем занять[454].
Проблема с «трудом надежды» и стажировками – это проблема прав и возможностей. Стажер – самый бесправный человек на рабочем месте. Стажеры должны делать, что им скажут, не причиняя никому никаких неудобств и при этом пытаясь произвести на окружающих хорошее впечатление, чтобы в конце концов получить главный приз – «настоящую» работу. Стажировка превращает работу в предмет желаний, оправдывая тяжелый труд необходимостью «заслужить работу» и «обзавестись знакомствами», – в дивном новом мире неолиберальной экономики иначе на работу не устроиться. Идея в том, что все изменится после того, как вы получите желанную работу. Вам не просто начнут платить – к вам станут относиться как к равному, с уважением. Вам больше не придется считать каждый доллар и перебиваться случайными заработками. Но зачастую стажировка если что-то и дает стажеру, так это картину того, насколько ужасен мир наемного труда. Стажеры начинают понимать, что даже те их коллеги, кто получает деньги за свою работу, лишены возможности влиять на условия работы. Иначе говоря, стажировка заставляет их привыкнуть к паршивым условиям и дискриминации по гендерному признаку. Как пишут Кюн и Корриган, «мы лишены возможности действовать, поэтому все, что нам остается, – это надеяться»[455].
Гибкость – ключевое качество, требуемое от стажеров, и одновременно главная особенность стажировки. Стажеры должны одновременно учиться в процессе работы и демонстрировать свои навыки. Все, что им прикажут, они обязаны выполнять с улыбкой на лице. Вне зависимости от того, в какой сфере заняты стажеры, они оказываются в положении работников сферы услуг, обреченных улыбаться и на все требования клиентов реагировать фразой: «Да, сэр! Как скажете, сэр!» Важнейшая составляющая стажировки – это поиск полезных знакомств, которые могут помочь в будущем при устройстве на работу. Получается, что сама работа для стажеров уходит на второй план. Но по мере того как институт стажировки захватывает все новые сферы, работа все большего числа людей начинает напоминать стажировку. Широкое распространение получают временные формы занятости с гибким графиком, а работники все больше думают не о самой работе, а о том, как обзавестись полезными знакомствами, чтобы пробиться на новый уровень в системе труда, где нет никаких гарантий. Из-за распространения стажировок и усиления социальной нестабильности среди трудящихся соискателям теперь нужно продемонстрировать любовь к своему делу, чтобы получить работу[456].
Многие авторы считают, что предшественником современной стажировки был институт ученичества, существовавший в рамках системы гильдий. Традиция передачи знаний от мастеров к ученикам имеет многовековую историю и восходит еще к Законам Хаммурапи. Ученики должны были осваивать ремесло на практике, получая навыки, которые им предстояло использовать всю жизнь. Но в тот период, когда «искусство» и ремесло воспринимались как очень похожие занятия, мастера передавали знания своим ученикам совсем не так, как современные компании – стажерам[457].
В гильдиях докапиталистической эпохи ученики проходили интенсивную программу подготовки, годами обучались ремеслу у мастера, нередко становясь почти членами его семьи. Мастер заменял ученикам родителей и был обязан предоставлять им жилье, питание, одежду и другие необходимые вещи. Социолог Александр Френетт пишет: «Ученики должны были подчиняться своему мастеру так же, как подчинялись бы родителям: помогать ему в работе, быть верными ему и любить его сыновней любовью». Помимо всего прочего мастер давал ученику бесценные жизненные советы и прививал ему представления о морали. Отношения между мастером и учеником основывались на договоре. В Англии институт ученичества был официально оформлен в 1563 году с принятием Статута о ремесленниках, определявшего обязательства учеников и мастеров и устанавливавшего семилетний срок обучения. Впрочем, несмотря на наличие общих правил, условия обучения могли варьироваться. Бывало и так, что ученики сталкивались с притеснениями со стороны мастеров[458].
Адам Смит критиковал институт ученичества, считая, что он ограничивает свободу работников. Смит утверждал, что ученик должен получать за свой труд деньги, а не крышу над головой и питание. Как он писал, «приятность труда состоит исключительно в вознаграждении». И действительно, институт ученичества пришел в упадок после промышленной революции, когда широкое распространение получил наемный труд. В британских колониях ученичество первоначально регулировалось в соответствии с законодательством метрополии, однако в силу ряда факторов в зарождающейся империи не сложилась устойчивая система гильдий. Англичане ехали в Америку не только за мифической свободой, но и ради возможности поселиться на пустующей, как они считали, земле и сразу заниматься своим делом, вместо того чтобы учиться у мастера в родной Англии. (Разумеется, переселенцев не смущало, что для этого придется изгнать коренных американцев с принадлежащих им земель.) Ученики часто уходили от мастеров и отправлялись искать счастья на фронтире[459]. Проблема побегов учеников была решена с появлением института рабства: все белые работники были уравнены в статусе, а их обязанности легли на плечи африканцев, силой вывезенных с родного континента[460].
В Канаде ученики тоже «голосовали ногами» и уходили от мастеров. Для Монреаля, где два столетия спустя развернется забастовка стажеров, переломным моментом стало начало XIX века, когда бегство учеников в совокупности с ростом крупного производства и переходом на денежную систему оплаты труда спровоцировали кризис института ученичества. Его упадку также способствовало распространение государственных школ и высших учебных заведений. Теперь профессиональная подготовка выглядела совершенно иначе – если, конечно, речь шла о профессиях, требовавших какой-либо квалификации[461].
По мере того как реформаторы боролись за запрет детского труда, а семейная зарплата получала все более широкое распространение, прогрессивные движения стали предлагать новые подходы к
