администрация Линдона Джонсона в рамках объявленной «войны с бедностью» начала финансировать программы обучения на рабочем месте, а политически активные молодые люди стали искать возможность реализовать свои идеи на практике. Конгресс снова был реорганизован, в результате чего увеличилось число подкомитетов и сотрудников, а в законотворческую деятельность включились НКО, лоббисты и другие лица и организации, пытавшиеся повлиять на политику государства. Они активно использовали дешевую рабочую силу – молодых и амбициозных стажеров. Идеализм 1960-х сменился рецессией 1970-х. Выпускники колледжей, число которых постоянно увеличивалось, готовы были хвататься за любую соломинку, лишь бы получить шанс устроиться на работу. Прохождение стажировки давало им возможность выгодно выделяться на фоне других соискателей. В 1970–1983 годах число университетских программ стажировок в США выросло с двухсот до тысячи[469].
Но по-настоящему широкое распространение стажировки приобрели в 1990-е годы. В том же десятилетии начали раздаваться голоса противников неоплачиваемых стажировок. Студенты-архитекторы, объединившиеся с организацией «Студенты Американского института архитектуры», начали протестовать против неоплачиваемых стажировок, преобладавших в их профессиональной сфере, известной своими изнурительными образовательными программами. Заручившись поддержкой других организаций и объединений, им удалось добиться увеличения числа оплачиваемых стажировок. Стажеры одной известной компании, работавшие бесплатно, подали на нее в суд после того, как она выставила своим клиентам счет за предоставленные ими услуги. Студенты выиграли суд и получили 31 520 долларов в качестве компенсации[470].
Но все это не остановило распространение неоплачиваемых стажировок. По мере того как менялась трудовая этика, а работа из необходимого для выживания занятия (единственным удовольствием в котором, как отмечал Адам Смит, были заработанные деньги) превращалась в способ самореализации, начало формироваться странное представление о том, что работу необходимо заслужить. В сфере журналистики с распространением стажировок уменьшилось число стажеров, получающих деньги за свой труд. Согласно одному исследованию, в 1976 году 57 % стажеров на радио и 81 % стажеров на телевидении получали хоть какую-то зарплату; к 1991 году доля таких стажеров сократилась до 21 % и 32 % соответственно. В результате автоматизации и выведения промышленных производств в развивающиеся страны исчез целый сектор рынка труда. Теперь, чтобы претендовать на немногочисленные рабочие места с относительно высокой зарплатой и хорошими условиями труда, требовались высшее образование и личные связи (последний фактор приобретал все большее значение). Если стремление получить «работу мечты» было пряником, то роль кнута стал выполнять низкооплачиваемый труд в стремительно развивавшейся сфере услуг. Стажировка в Диснейленде – пример пересечения двух этих тенденций: студенты колледжей работают по 12 часов за копеечную зарплату, выполняя самые разные обязанности – от продажи попкорна и сладкой ваты до уборки рвоты посетителей на американских горках. Разница между стажером и постоянным работником Диснейленда заключается в том, что первый работает ради строчки в резюме, а второй – ради гарантий занятости и достойной зарплаты (интересы большинства постоянных работников Диснейленда представляет профсоюз). Благодаря наличию двух различных категорий работников Диснейленд экономит около 20 миллионов долларов в год[471].
Даже если стажерам не приходится никому прислуживать, они все равно находятся в подчиненном положении. Если вы когда-нибудь готовили кофе, развозили мороженое или сидели за пустым столом в кабинете в ожидании, пока кто-нибудь заметит ваше неоплачиваемое присутствие, то вы понимаете, какие эмоциональные усилия требуются для того, чтобы выглядеть благодарным за ужасную работу. Институт стажировки развивался параллельно с другими формами условной занятости. Одновременно с этим формировалась идея о том, что ради интересной и увлекательной работы можно пожертвовать гарантиями занятости. Куда бы мы ни взглянули, нас повсюду окружает «труд надежды».
Стажеры – это олицетворение класса работников, который Гай Стэндинг назвал «прекариатом». Согласно Стэндингу, отличительная черта прекарной работы – отсутствие любых гарантий. Он пишет, что прекариат «четко не вписывается в рамки высокостатусных профессиональных или среднестатусных ремесленных занятий». Скорее это термин для описания условий труда, получающих все более широкое распространение по мере того, как уменьшается число работников, имеющих долгосрочные гарантии. Концепция труда надежды похожа на то, что Стэндинг называет «работой ради работы». В дополнение к ориентированному на будущее «труду надежды» «работа ради работы» включает «налаживание деловых связей и чтение отчетов компании по пути на работу и с работы, дома, вечером либо в выходные». Стажировка – это всего лишь одна из разновидностей «работы ради работы», но она готовит человека к эксплуатации и в будущем[472].
По данным исследователей, от 50 до 75 % студентов четырехгодичных колледжей за время обучения проходят хотя бы одну стажировку. Впрочем, данные, которыми мы располагаем, нельзя назвать точными. Многие параллельно со стажировкой учатся и работают в другом месте, получая за это деньги: около половины студентов бакалавриата работают в среднем по 25 часов в неделю на оплачиваемой позиции. Несмотря на все мифы, чаще других на неоплачиваемых стажировках оказываются студенты с низким уровнем дохода. Как правило, их более обеспеченные коллеги имеют связи, позволяющие им проходить стажировки на более выгодных для себя условиях. Университетская специализация тоже играет свою роль. Как объясняет Камиль Марку, студентам, изучающим инженерное дело или информатику, легче найти оплачиваемую работу стажера: считается, что в этих профессиях (в которых преобладают мужчины) более важны практические навыки. Студентам, изучающим педагогику, социальные науки и искусство, сложнее найти оплачиваемую стажировку (в этих сферах больше женщин)[473].
Здесь мы подходим к проблеме, подтолкнувшей Марку и ее коллег-стажеров к тому, чтобы объединиться и начать борьбу. Институт стажировки пронизан гендерными стереотипами. Как пишет Мия Токумицу, «от стажеров требуются кротость, готовность браться за самую грязную работу, постоянная демонстрация благодарности и бесплатный или низкооплачиваемый труд. Это ставит их в феминное положение, которое исторически было подчиненным». В книге «Дети в наши дни» («Kids These Days») Малкольм Харрис отмечает, что стажер воплощает собой полную противоположность стереотипного представителя рабочего класса – крепкого мужика-работяги, как правило, белого, объекта ностальгических фантазий миллионов. Стажер – это чаще всего улыбающаяся и застенчивая молодая женщина, бесконечно благодарная за то, что ей дали возможность работать, пусть даже и бесплатно[474].
Стажерам необходимо каждый день демонстрировать, что они очень благодарны за предоставленную возможность. По этой причине им трудно объединиться и начать борьбу за улучшение условий труда. Еще одно принципиальное отличие стажеров от рабочих промышленных предприятий заключается в практически полном отсутствии профсоюзов. В конце концов, ведь члены профсоюзов создают неприятности работодателям и отказываются работать, пока их требования не будут удовлетворены. Но если стажеры и так готовы трудиться бесплатно, что же должно произойти, чтобы они вступили в конфликт с работодателями и начали отстаивать свои интересы?
Среди работников с условной
