губ Мэн Чао нервно дрогнули. Наследник клана У продолжил:
– Будешь ли ты так же благосклонно относиться к семейству Ба, если их глава станет его величеством Сыном Неба? Дай подумать, как бы ты к нему обращался… Государь? Мое величество? Или, может, всемогущий владыка четырех народов?
– Что?! Нет, – Мэн Чао улыбнулся, но его улыбка сильно отличалась от обычной. – Лично отсеки мне правую руку, которой я пишу, если я когда-нибудь в жизни так обращусь к главе клана Ба! Поскорее бы вознестись и не видеть ничего подобного.
Из поместья с извилистыми коридорами молодые люди вышли не через южные парадные двери, как все, а с противоположной стороны – через выход для слуг и простого люда. Это могло бы показаться У Чану странным, если бы он не знал своего приятеля так хорошо. Мэн Чао же поступил так нарочно, чтоб затеряться среди толпы, отбиться от сопровождавших их слуг и лично провести Северного убийцу демонов по живописным просторам Лунъюань.
Когда они зашли за угол поместья, там их уже ждала тоненькая девчушка в синеватых одеяниях, которую невозможно было не узнать – Луань Ай.
На больших центральных улицах столицы было довольно шумно: зазывалы чайных, трактиров и местных павильонов отдыха голосили без остановки в попытке завлечь побольше приезжих. Если в Тяньцзинь – столицу Севера – ехали ради красавиц и металлов, то в сердце Востока – ради шелков, здешних красот, местной музыки и уникальной живописи. Каждый приезжий желал хоть одним глазком взглянуть на какую-нибудь знаменитую работу местных художников, чтобы сделать свою жизнь более значимой, или попытать удачу и устроиться в чей-то богатый дом, чтобы остепениться в Лунъюане.
У каждой лавки подмастерья без стеснения выставляли напоказ новые работы, было ли то блюдо или скульптура, изделие из дерева или фарфора. Всё здесь непременно украшалось вьющимся узором, напоминающим облака. В тени крыш на стенах висели недавно законченные художниками горные пейзажи, которыми местные очень гордились. Судя по обсуждениям людей, собравшихся вокруг одной картины и восхвалявших тонкую и точную работу мастера, каждый второй знал изображенное место. Казалось, все без исключения жители столицы от мала до велика смыслят в живописи.
– Вы только взгляните: тридцать три тысячи елей на горном мысе Юэхай![89] В прошлом этой красотой мог наслаждаться только клан…
– Ай-я, стоит ли средь бела дня вспоминать почивших? – прервал разговор мужчины покупатель рядом.
– Но как похоже на то место, да и каждое деревце словно живое!
Тут же в паре шагов звонкоголосый мальчишка приглашал прохожих испробовать чай в компании милейших красавиц и насладиться их танцами. Через дорогу другой юноша подбегал к людям и предлагал провести досуг в тишине и спокойствии среди редких работ, которые заведению подарили именитые мастера в знак признания и любви.
Мэн Чао без умолку рассказывал о происхождении идеально ровных улочек, жилых домов, которые все до единого были вымощены белым камнем, и о людях, что, только увидев сребровласого господина, бьют ему поклоны.
Естественно, интерес У Чана рос с каждой минутой и в итоге заставил молчаливого наследника сказать несколько фраз, прервав бурлящий поток слов товарища:
– Почему прохожие так странно себя ведут? Такое чувство, что я не покидал своих владений. Отчего они мне кланяются?
– Все очень просто, – Мэн Чао подвел У Чана к бронзовому зеркалу, выставленному на продажу. – Посмотри. Что ты видишь в его отражении?
С ночного инцидента не прошло и дня, поэтому У Чан немного побаивался встретиться со своим отражением. Он посмотрел украдкой и, отвернувшись, цыкнул:
– Тебя и себя.
– Странно… А мне видится хмурый молодой человек. Да и еще – ой, как неожиданно! – на его голове серебряные волосы! Вот уж незадача, добавь бороду – и из него выйдет самый настоящий горный дух, – смеясь, он повернулся к другу, но улыбка быстро сползла с его лица, как только он словил на себе хмурый взгляд У Чана. – Ч-что? Нечего на меня так смотреть… Не я же виноват, что ты родился с такой выдающейся внешностью. Неужели ты меня не слушаешь? Я неоднократно тебе рассказывал о народе Востока. Не исключено, что люди принимают тебя за потомка какого-нибудь старца… – Тут Мэн Чао поменялся в лице. Он обернулся вокруг своей оси и выдал: – Где… где дева Луань?!
Оба бросились обратно по дороге, которой шли. Смотря по сторонам, так сразу и не поймешь, которая из девушек могла быть Луань Ай: ярко-синий цвет платьица наследницы оказался излюбленным у восточных барышень. Да и к тому же почти каждая была схожа с ее ростом.
Запыхавшись, Мэн Чао остановился и принялся клясть собственное колено, обвиняя родителей в уродившемся в семье неудачливом сыне. Было жалко глядеть, как он сам себя проклинает, поэтому У Чан заверил:
– Молодая Луань, верно, вернулась в поместье.
Однако, как после выяснилось из рассказа Мэн Чао, с юных лет Луань Ай была привязана к родному дому, она не знала ничего за его пределами и была окружена заботой придворных дам. Из-за чахлой матери наследница отказалась от возможности иметь хоть какую-то личную жизнь и все свои пятнадцать лет посвятила ей. Услышав подобное, уже становится не по себе, а стоит представить маленькую девчушку, пытающуюся изо дня в день заговорить с прикованным к кровати родным человеком, так и вовсе сердце обливается кровью. Единственная дорога, которой Луань Ай доводилось ходить в одиночестве, состояла из ста пятидесяти семи шагов от северных до южных покоев. В остальном молодую госпожу всегда сопровождало скопище слуг. И Мэн Чао был об этом хорошо осведомлен, потому что сам проживал в поместье Луань. До самого отъезда на Север он и наследница практически не виделись, им случалось встретиться лишь несколько раз, да и то случайно. Луань Ай была отдалена от политических вопросов, Мэн Чао, напротив, каждую минуту проводил подле владыки, которого окружали советники и генералы. Поэтому, если их пути и пересекались, он отвешивал ей уверенный поклон, а она ему кротко улыбалась.
У Чан не в силах был примерить ее судьбу на себя: сколько он себя помнил, в его семье у всех со здоровьем был порядок. Если не считать нервных срывов матери, конечно. Вот кому, по его мнению, действительно нужен был лекарь. И даже в самые суровые зимы никто в поместье У не болел. Поэтому он и представить себе не мог, каково на самом деле часами сидеть у постели больного родственника.
В конце рассказа Мэн Чао добавил:
– Владыка больше всего боится, что юная Луань повторит судьбу своей матери, поскольку в венах обеих течет кровь первой главенствующей госпожи, которая основала древний клан. Мало кто знает: хворь, сгубившая госпожу, – это сила, передающаяся из поколения в поколение в клане Луань.
У Чан не удержался от уточнения:
– Откуда человек, носящий фамилию Мэн, знает даже такие подробности? Подобное в библиотеках не хранится, а если это слухи, то уж слишком странные. Никто из сплетников не выдумал бы такое для потехи. Людей не интересует чужое горе, им подавай веселье и грязь, перемешанные в одной чаше для питья…
Оказалось, владыка Востока во многом доверяет Мэн Чао, прямо как родному сыну. Пока оба юноши шли обратной дорогой, Мэн Чао продолжал просвещать приятеля. Семейство Мэн, а точнее, предок молодого Чао – прапрадед Мэн Цзюнь – был главным полководцем в войске Агатового императора. Заслуг того мужчины во времена объединения Поднебесной было не счесть, но в один из дней, когда всё в одночасье рухнуло и карта территорий его величества надорвалась вместе с его смертью, кланы начали делить земли между собой. В этот раз власть Сына Неба не передалась кому-то достойному по праву, а ушла в загробный мир вместе с правителем. Военачальник Мэн оказался доблестным и благородным, он не отвернулся от народа и не забыл волю своего почившего правителя, который желал единения и гармонии в Поднебесной.
Но как бы Мэн Цзюнь ни старался, сколько бы кланов к нему ни примыкало, то, что должно было сгинуть, находило новые пути к разрушению. В итоге в его командовании осталась малая доля войска, силы которой постоянно убывали, как вода из треснувшего сосуда.
За ним стояли
