образом менялось. И когда из-за новой иллюзии проявился другой человек, У Чан понял, что это не он, а лишь новое видение.
В отличие от предыдущих быстро меняющихся обезличенных силуэтов, лицо появившегося неизвестного господина блюдо почему-то явило четко: черные волосы чуть ниже плеча, богатые, расшитые одеяния и нестираемая ухмылка. От нее не веяло опасностью, даже наоборот: благодаря ей он казался легкомысленным молодым человеком лет двадцати восьми – двадцати девяти. Когда уголки его губ приподнялись, а хитрый прищур раскосых глаз феникса[87] смягчился, создалось ощущение, что он смотрит на что-то невероятно красивое и нежное.
Отражение У Чана вовсе пропало, и улыбчивый господин по другую сторону вдруг ожил: его простота и теплота стерлись. Идеально гладкий лоб нахмурился, хитреца вернулась во взгляд, а выражение приобрело какую-то враждебность.
В душе у наследника зародилось нехорошее предчувствие. Нутро напряглось от того, как этот господин посмотрел на него. И как только в его голове всплыл образ подозрительного человека, сидящего этим вечером прямо на сцене, черноволосый незнакомец надел на глаза половинку лисьей фарфоровой маски.
У Чан воскликнул: «Ты!» – и за усмешкой потустороннего господина разразился металлический гром: блюдо с грохотом повалилось на пол, а из-за него, выпуская когтистые лапы, выпорхнул ворон. У Чан только успел проследить за заостренными крючковатыми когтями и мигом проснулся.
Он вскочил на своей кровати, покрытый ледяной испариной. На груди все еще было ощущение тяжести лисьих лап, а лицо горело, как от пары хороших пощечин. У Чан глубоко вдохнул, закрыл глаза, попробовав вернуть спокойствие, и тут же услышал:
– Проснулся?
Рука упала ему на плечо, и от неожиданности У Чан громко закричал. Он дернулся и инстинктивно прижался к стенке кровати.
Мэн Чао похлопал его по ладони:
– Тихо, тихо, это я. Чего голосишь на все западное крыло? Всех уже разбудил…
– Ч-что ты здесь…
– Как что? – Мэн Чао присел у кровати, заглянув в бледное лицо приятеля. – Я, наверное, позову лекаря. Ты неважно выглядишь.
– Н-не надо, все… Думаю, все хорошо. Это просто сон…
– У Чан, ты… – Мэн Чао немного замялся и вкрадчиво, но твердо произнес: – Ты же совсем не спал…
По круглым, непонимающим глазам У Чана было очевидно, что такого ответа ему недостаточно, поэтому Мэн Чао добавил:
– Ты бродил по коридорам туда-сюда в полном здравии. Я наткнулся на тебя, когда ты бредил у блюда Ху Юаньсиня. Подошел к тебе, а ты вдруг стал таким громкоголосым и неуловимым, что мне пришлось силой привести тебя в покои. Только упав на кровать, ты вроде как уснул…
У Чан сглотнул. Немного погодя он схватил Мэн Чао за рукав белой рубашки.
– Расскажи, что ты знаешь о белом лисе и сером волке, таскающемся с ним.
Капли холодного пота образовывали ручьи и стекали по его лицу. Только по обреченному и пристальному взгляду можно было судить, насколько сейчас важна для У Чана эта информация. Мэн Чао еще некоторое время рассматривал бледного от испуга приятеля и после, выдрав из его закоченевшей хватки рукав, призадумался.
– Если честно, с ходу так и не сказать. Перво-наперво я подумал бы об оборотне или демоне, но с учетом того, что ты упомянул именно пару, лиса и волка, я не припомню… – Вдруг Мэн Чао аккуратно спросил: – Скажи, я же правильно понимаю, тебе их явила реликвия его Жемчужного величества?
– Нет, та медная тарелка мне показала другое… – сжимая одеяло, произнес У Чан.
– Что?! – Мэн Чао заскочил с ногами на кровать. – Ты! Ты не врешь? У Чан, ты везучий сукин сын! О-ой, извини за это, это явно было лишним. – Он прикрыл свой рот рукой и шепотом продолжил: – Ты хоть понимаешь, насколько тебе благоволит удача? Я бы сказал, это чистой монеты небесное благословение! Никому из смертных блюдо еще не предсказывало! А тебе в первый же день пребывания на Востоке! – Он принялся трясти У Чана: – Да ты понимаешь, сколько людей хотели бы оказаться на твоем месте?! Представь, сколько столетий мудрецы Востока пытались разгадать… нет! Лучше расскажи мне, что оно тебе показало. Ты просто обязан поведать мне все в мельчайших подробностях: от того, как это выглядело, до своих ощущений. Я должен прочувствовать это на себе! Да ты… да я… Ха-ха-ха, представь лица остальных будущих богов, когда они об этом узнают!
– Мэн Чао, а вот тут я тебя попрошу сбавить обороты. Что-то мне подсказывает, что им не следует этого знать.
У Чан с опаской оценил взбудораженное состояние Мэн Чао, но все же доверил ему свои видения. Как бы то ни было, за время их знакомства молодой господин Мэн показал себя хорошим человеком, на которого можно положиться, хоть и был помешан на всем божественном. Не упуская деталей, У Чан рассказал все, что вспомнил, и, как он предчувствовал, то, что с ним начало твориться с момента приезда на земли Востока, никак не вязалось с «удачей» или «небесным благословением». Даже Мэн Чао в какой-то момент захотел забрать свои слова назад. Его улыбка потихоньку сползла, а брови полезли на лоб.
– Чан-Чан, ты… ты самый неудачливый на свете.
У Чан нахмурился, как бы говоря: «Да ладно?!»
– Если я все правильно понял, а тут я ошибаться никак не могу, ты… тебе… – Мэн Чао вздохнул и вывалил: – Эх, в общем, в императорском блюде ты видел двух всемогущих темных богов. И я не оговорился. Сила каждого из них сравнима с мощью самых выдающихся небожителей. По поводу одного у меня сомнений не появилось, когда ты упомянул про тьму и ворона, а вот второй под вопросом. Если бы я только видел его… А! Постой, я сейчас!
Не объясняя ничего, Мэн Чао выбежал в коридор. Не прошло много времени, как он вернулся и бросил в ноги лежащего небольшую книгу.
– «Сборник темных богов»? – только заметив корешок, произнес У Чан.
– Да, вот, – Мэн Чао раскрыл томик на середине и ткнул пальцем на одну черную фигуру, – приглядись хорошенько, это может быть он?
– Сложно так сказать, изображение довольно старое и нарисованное по представлениям людей. Но… – У Чан быстро пролистал книгу и замер. – Мэн Чао, это довольно странно. У меня на горе Хэншань в точности такой же сборник, из того же тиража и в таком же переплете! Этот – точная копия того, что есть у меня…
– И?.. – задержав дыхание, уточнил Мэн Чао.
– Эту страницу я вижу впервые…
Внезапно в двери покоев тихо постучали, из-за чего юноши подскочили на кровати и напряженно сглотнули. Дверь заскрипела, медленно отворилась, и из проема выглянул господин с распущенными волосами.
– Господин Мэн! В такое-то время даже петухи спят, почему вы бодрствуете?! – Мужчина перевел взгляд и, поубавив свой гнев, добавил: – Господин У, доброй ночи. Рад видеть, что вам лучше… Скажите, он вас донимает?
– Все не так, учитель! – заголосил Мэн Чао.
– Верно, тут больше я ему мешаю спать, чем он мне, – присоединился к оправданиям У Чан.
– Хорошо, но в любом случае расходитесь. Будете наутро выглядеть, как замученные вечным скитанием духи с синяками под глазами. Молодым господам не подобает выглядеть подобным образом…
Не успел он договорить, как Мэн Чао взвыл:
– Учитель, только от ваших мудрых полуночных высказываний я уже начинаю засыпать. Не переживайте так, мы уже расходимся.
Мужчина тихо вздохнул, покинул покои, а за ним следом отправился Мэн Чао. У Чан схватил его за руку.
– Подожди, мы же…
– Чан-Чан, уж тут извини. Мой старик хоть и выглядит мягким и высоконравственным господином, но за каждую минуту непослушания он заставит меня стоять в неподвижной стойке. За проступки мне приходится расплачиваться. Так что это может и до утра подождать, верно?
– Думаю, да.
– Оставь себе этот сборник. Может, через время ты кого и узнаешь в нем, – в спешке добавил Мэн Чао и стрелой вылетел из покоев.
У Чан откинулся на подушку и раскрыл книгу на середине, на неизвестной ему странице. На развороте слева был изображен худощавый и бледный нечестивец. Под изображением была подпись: «Демон Тьмы». Именно на него Мэн Чао указал, повторяя: «Явно он, явно! Он был окружен мраком? А вот ворон лишь тому подтверждение. Его черта – страсть ко всему черному, это касается и его
