И, мне интересно, что, должно быть, чувствовала Эметрия, наблюдая, как этот мальчик, которого она практически вырастила и которого любила, падает в эту яму. я качаю головой. Я отказываюсь испытывать к ней жалость. Отказываюсь верить, что она была в такой ловушке, как притворялась.
Главная дверь со щелчком открывается, и я снова замираю, желая найти какой-нибудь повод вернуться в свою комнату, не встретив его. Может, мне повезет, может, он пойдет в свою комнату. Я больше не слышу его. Он ушел?
Я открываю свою дверь, но он стоит перед ней. Его взгляд останавливается на мне, и он открывает рот, чтобы заговорить.
Я качаю головой.
— Слишком много всего. Мне нужно время.
Его челюсть напрягается.
— Хорошо. У тебя есть столько времени, сколько тебе понадобится.
Я не хочу брать перерыв. Хочу покончить с осмыслением всего этого и вернуться к обожанию его. Хочу заставить свое сердце почувствовать то, что говорит мне мой разум, что он ничего не мог сделать, что он не виноват, что он сделал все возможное, чтобы попытаться раскрыть мне правду.
Есть разница между знанием чего-то и чувством этого.
Я думаю напомнить ему об этом, но он уходит раньше, чем я успеваю.
28. Нападение
Я не могу заставить себя вновь выйти из комнаты, чтобы поесть, но, почти сразу же, как я думаю об этом, в моей комнате появляется поднос. Аид. Мне удается проглотить всего ничего, и я снова разражаюсь рыданиями, потому что ненавижу, что он такой внимательный, даже когда я не могу найти в себе силы объяснить ему, что я чувствую.
Я злюсь на свою мать, не на тебя.
Это не твоя вина.
Но часть отношения, которые, как я думала, были у нас раньше, распалась.
Я хочу вернуть свои воспоминания.
Знаю, это нечестно с моей стороны злиться на тебя, когда ты рассказал мне.
Мог ли он и впрямь стараться еще больше? Он ведь и так делал все возможное, даже отказался спать со мной, пока я не узнаю. Как я могла требовать от него большего?
Во всяком случае, я хочу меньшего. Хочу, чтобы он был менее хорошим, чтобы я чувствовала себя не так плохо.
Я плачу, уткнувшись в мех Пандоры, кажется, уже несколько часов.
Если он вернется, я скажу ему, что мне жаль.
Но он не приходит, и моя кровать холодна без него.
Следующим утром Аид уходит, но Эметрия — нет.
— Как долго ты планируешь здесь оставаться? — прикрикиваю я на нее, наливая себе апельсиновый сок.
— Меня не было семнадцать лет. Думаю, я могу посвятить тебе еще несколько дней.
— Думаешь, что-то изменится за это время?
— Не уверена. Но я должна попытаться.
Как пыталась до этого.
Я делаю большой глоток и с грохотом ставлю стакан на столешницу.
— Я думала, у тебя послеродовая депрессия. Что ты не знала, что делаешь. Думала, ты вернулась на Крит и сожалела об этом, но у меня никогда не было чувства, что ты можешь вернуться. Может, проблема была в деньгах. Я представляла тебя беспомощной и одинокой, — как я. Я представляла, что нравлюсь тебе. — Но ты никогда не была беспомощна. Ты могла прийти за мной в любое время.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Можно обладать властью и все равно бояться, — говорит Эметрия.
— За меня?
— Тебя. Того, что ты можешь сказать. Того, как отреагируешь…
Как сейчас.
— Ты совершила ошибку. Не говорила мне. И заставляла Аида молчать.
— Он был слишком юн, когда встретил тебя. Иначе я не могла бы ему доверять. Я едва ли могла знать, что подобное произойдет, верно?
— Ты совершила ошибку, — повторяю я.
— Несколько, за свою длинную жизнь, и так много по отношению к тебе, — она делает паузу. — Но ты была счастлива, верно? С Филиппом? Он… я не ошиблась, оставив тебя с ним, верно?
— Нет, — говорю я, ополаскивая свой стакан. — Тут ты не ошиблась.
В парадную дверь раздается стук, которого я не узнаю. Легкий, твердый, уверенный. Чем дольше мы слушаем, тем больше он усиливается.
Ирма появляется в дверях кухни.
— Кто-нибудь ответит, или…
Я обхожу ее, иду по коридору и распахиваю дверь.
Снаружи, опустив глаза, стоит Перевозчик.
— Не хочу вас пугать, — говорит он, — но, полагаю, на нас могут напасть.
Я замираю. Позади меня появляется Эметрия.
— Напасть?
— Леди Эметрия, — произносит он бесцветным голосом. — Не ожидал вас здесь увидеть.
— Аид, — спешу я, наконец, обретая дар речи, — где он?
— Вблизи центра Подземного мира, сдерживает их. Он не ранен…
— Я беру свое оружие.
— Оружие? — кричит Эметрия из коридора, когда я проношусь мимо нее. — Персефона, что ты…
— Я иду за ним.
— Ты не можешь, ты…
Я распахиваю двери оружейной.
— Послушай, ты можешь сколько угодно говорить мне, что я веду себя глупо и безрассудно, но, слыша, что кто-то, кого я люблю, в опасности, я иду к нему. Так что ты сделаешь, Мама?
Эметрия замолкает.
— Переоденься, — говорит она. — Я соберу кое-что.
Меня так и подмывает сделать все наперерез ее словам, но я не собираюсь бросаться в бой в одной ночной рубашке, поэтому хватаю свои кинжалы и хлыст и делаю то, что она говорит. Я штурмую свой шкаф и впервые обнаруживаю, что он забит боевым снаряжением. Будь у меня больше времени, я бы восхитилась этими вещами, но я надеваю первую попавшуюся темную тунику, пристегиваю гибкие доспехи, отлитые в форме бронзовых листьев. Цепляю оружие и заплетаю волосы в косу, направляясь к двери.
Они не открываются. Я снова дергаю их, сильнее, чем раньше.
— Нет!
— Прости, Сефи, — шепчет Эметрия, прижимаясь к противоположной стороне. — Я пойду проверю, как он. Я не дам ему пострадать. Но не могу позволить пострадать и тебе.
