круг начал менять оттенки, полыхать бледно-синим и красным… а затем будто схлопнулся и пропал, — как вовсе его и не было.
Взбудораженный гарнизон снова погрузился во тьму. Однако сейчас в нём недоставало одного человека.
* * *
Санкт-Петербург, XXI век.
— …Он зарубил их, — рассказывал Гречко тихим низким голосом, в котором не было прежней ярости — а только лишь затаённая боль, прорывавшаяся наружу. — Всех, до кого смог дотянуться своим мечом. Это я узнал уже много позднее остального… Той ночью в месте расположения института прогремел взрыв, который разнёс здание чуть ли не в куски. Очевидцы — охрана депутата, дежурившая снаружи, — говорили, что никогда более не видели такой белой и яркой вспышки. Вероятно, учёные принялись глушить портал — и чего-то там не рассчитали… или Эндл в самый ответственный момент вмешался…
На этом месте Гречко посмотрел Георгию в глаза, но тот не отвёл взгляд, готовясь услышать самое важное, к чему и подводил советник юстиции, а по совместительству — глава ГООНЧ.
— Но ясно точно: спасся оттуда только один человек. И его имя было — Ярослав Зарницын. Тот самый, да. Что ж, эта страница его биографии не лежит в свободном доступе… После взрыва в институте ФСБ от греха подальше забила на учреждение — тем более, что кругом был бардак, а знания выжившего всё равно не могли заменить всей хранившейся в НИИ документации.
Зарницын уехал в Питер и стал зарабатывать на жизнь писательством. Именно потому, что ему надо было как-то выживать первое время в другом городе, в следующем девяносто шестом году он опубликовал сразу шесть романов: старые, написанные параллельно с работой в институте, — и свежие, навеянные октябрьской катастрофой. Среди них — и известные «Осенние приходы», где искажённо отразились события той роковой ночи…
— Погодите-ка…
Георгий приподнял палец над уровнем подоконника, чтобы «гончий» не воспринял это как угрозу. Но всё равно жест привлечения внимания вышел так себе, поэтому пришлось прокашляться и спросить:
— А вам-то откуда всё это известно? О других мирах, о магии?.. Вас же не было при тех событиях — да и давно они были-то… И главное: какое отношение это имеет к ГООНЧ, хотелось бы мне знать?
— То, что все там говорили и делали, я, конечно, домыслил. Но, думаю, в общих чертах всё было примерно так. А ты ведь так и не понял…
Голос у Гречко задрожал — то ли от отчаяния, то ли снова от ярости.
— Я сам — из того мира! Эндл Грэхт — мой родной дед! Моё настоящее имя — Кыйгл Грэхт… из народа Огненных…
Голос сорвался. Глаза напряжённо вперились в Георгия — видимо, чтобы проследить за его реакцией на это неожиданное признание.
— Вот как? — поднял бровь следак. — Что ж, это многое объясняет…
— То есть тебя не удивила сама возможность того, о чём я только что сказал?
— Да мне вообще без разницы, кто вы и откуда. Главное, чтобы людей перестали убивать… Ладно, это так, к слову. А сами-то как вы тут очутились? Неужели тоже через портал?
— Погоди… Ты же не думаешь, что тот случай в гарнизоне прошёл бесследно? — Интонация «пришельца» вновь приобрела какой-то надрыв. — Нет, совсем не прошёл… Огненные расценили происшествие как нападение Ледяных и сами атаковали несколько их приграничных аванпостов. Началась большая война, которая продлилась двадцать с лишним лет и закончилась лишь со смертью в относительно близкий срок правителей обеих стран — Властелинов, как их там называли. Их дети смогли найти в себе силы встретиться и заключить договор о мире. И поговорить о том, что же всё-таки случилось в ту злополучную ночь на границе.
Эндл Грэхт, как и хотел, стал героем. По официальной версии, он прыгнул в созданный Ледяными портал, смог его закрыть и тем самым спас гарнизон — но при этом погиб. Прям, блин, местный Александр Матросов какой-то… Хотя отчасти так оно и было, — невесело усмехнулся Гречко. — Чтобы не нагнетать напряжённость и вражду, начало войны было принято считать ошибкой и случайностью — самой большой и кровавой во всей известной истории. Просто — вышел из-под контроля магический эксперимент — и десятков тысяч жизней как не бывало…
Но, как ты понимаешь, никаких серьёзных опытов в этом направлении Ледяные тогда не вели. То ли дело мы, Огненные. Война подстегнула наш научно-магический прогресс, и уже спустя пару лет после её окончания был создан первый рабочий портал, который просуществовал по земному счёту не более двух секунд и смог переместить брошенный в него камень куда-то в другой мир.
Однако даже посвящённым во все тайны не было известно, из какого мира были те, от кого Эндл якобы спас своих соратников… и куда же на самом деле улетел тот камень. Скобка-«смайлик» в конце фразы. — Очередная усмешка. — Немного помог анализ остаточного магического следа на месте портала, но тем не менее до многого маги должны были доходить вслепую, своим умом…
К этому времени подрос и захотел знать правду сын Эндла — Эргван. Сам о том уже не узнав, боец-легенда исполнил мечту своих предков — заставил Властелина обратить на их род внимание и приблизить к себе. Но и узнав всё, что было на тот момент известно о случившемся, Эргван не удовлетворился. У него появилась цель: попасть через портал в тот мир, где исчез его отец, и отыскать там или самого Эндла, или хотя бы место его гибели.
И сыну героя удалось осуществить задуманное. По крайней мере, первую часть. Опытный телепорт, предназначенный для перемещения людей, был открыт на территории того самого гарнизона, ставшего после войны памятным местом, и действительно смог забросить Эргвана в другой мир.
Но вот беда: чтобы забрать человека назад, требовалось создать портал в нужное время в определённом месте, которые этот человек должен знать в точности и — главное — находиться там в тот момент. Эргван попросил подождать его сначала один день, потом десять, сто — и далее уже по году от дня начала. Если пять лет спустя он не вернётся, значит — либо он погиб, либо по какой-то другой причине не может прибыть обратно. В любом случае дальше ждать будет бесполезно.
В чём-то он был прав. — Гречко говорил теперь с нескрываемой горечью: наверное, эта память была для него ещё больнее. — Прошло пять лет. Эргван не вернулся. Как смог узнать уже я из обрывочных интернет-данных и кое-каких других источников, он окончил свои дни в одной из московских психушек спустя шесть лет после переброса, судя
