Тишина стала такой, что казалось, ее можно было резать пластами, и в ней хруст безжалостно ломаемой печати прозвучал наподобие маленького грома.
– Иуда…
Смяв грамотку-донесение в кулаке, Иоанн Васильевич так грянул посохом о пол, что булатный наконечник проломил насквозь каменную плитку.
– Предал государя своего, как Искариот предал Господа нашего Иисуса Христа за тридцать сребреников!.. Продал душу свою за наслаждения мира сего, изменил православному христианству!!!
Швырнув грамотку себе под ноги, правитель Руси отыскал взглядом главу Сыскного приказа и прорычал:
– Делай что должно, Малюта!
Проводив гневного царя наипочтительнейшими поклонами, думцы моментально окружили Ивана Бельского, первым добравшегося до короткого послания главного порубежного воеводы Руси князя Михаила Воротынского:
– «Вор и крамольник Андрейка Курбский, нагло покрав часть казны, что на устроение Воронежа и иных порубежных городков полагалась… Во время объезда Дикого Поля с малым отрядцем своих боевых холопов и подручников…» – бежал?!! – «Посланные вдогон порубежники догнать не смогли, следы изменщика и его людишек…»
Дочитав последние строчки, Иван Бельский и сам не сдержал чувств:
– Ах ты, погань, к Девлет-Гирею подался!!!
Услышав такое, именитые вельможи на пару мгновений просто онемели: царев ближник, не раз и не два доказавший свою верность и удачу воинскую на службе великому государю и предал?
– Он же весь Пояс Пресвятой Богородицы[226] как пять своих пальцев ведает! Все переправы через Оку, все места слабые…
– Как ловко верным прикидывался, а?
– Вот же ирод, жену с сыном на расправу и поругание бросил!
Тем временем правитель Северо-Восточной Руси шагал по переходам Теремного дворца, равнодушно отмечая, как все разбегаются с его пути. Вытягивается и каменеет живыми истуканами стража, скользят неслышными тенями ближние слуги – только бы не привлечь к себе внимание, только бы не попасть под полыхающий гневом взор грозного властителя!
– Все вон!!!
Стольники и ближники, сунувшиеся было вслед за ним в царские покои, словно стайка мелких рыбок, брызнули в разные стороны. Появилась и завела свой хоровод четверка особо доверенных верховых челядинов, избавляя царственного господина от тяжести регалий и одеяний Большого наряда…
– Пока сам не призову – никого ко мне не допускать.
Оставшись в одиночестве, мужчина длинно выдохнул, чуть подумал и пошел искать душевный покой перед ликами знакомых с детства семейных икон. Ибо несмотря на видимый всем гнев – на душе у него была всего лишь печаль и самую чуточку тоска. Сколько он знал князя Андрея? Почитай, полжизни. Приблизил к себе, впустил в самое сердце и даже самые потаенные помыслы доверил. Другом считал! Одним из тех, на кого уж точно можно было положиться во всем, в войне ли, в политике.
– Господи, укрепи веру мою…
Обретя искомый покой за привычной молитвой, великий государь сменил Крестовую на Кабинет, где первым же делом достал из стального хранилища тайную переписку русского князя и воеводы Курбского и тогда еще гетмана великого литовского Радзивилла Рыжего. Ныне, будучи канцлером Литвы, пан Николай всерьез рассчитывал устроить брак одной из своих дочерей с великим князем Димитрием Иоанновичем и окрыленный такой более чем реальной перспективой без тени сожалений раскрыл будущему зятю родовитого предателя.
– Ведь все ему дал, из стольников в главные воеводы возвысил!
Вот тогда, когда все вскрылось, и полыхал Иоанн Васильевич гневом – ослепляющим и обжигающим… Год назад. Ко дню же нынешнему все уже давно прогорело, и даже угольков не осталось. В конце концов, все что ни делается – к лучшему, не так ли? Так что и эта измена принесет не вред, но одну лишь пользу Русскому царству.
– Тьфу, Иудино семя!..
Сплюнув прямо на ковер, царь зашвырнул грамотки обратно в сейф, достав взамен последнее письмо от старшего сына. Внимательно его перечитал, затем извлек с одной из полок хранилища пухлый бумажный пакет, оказавшийся чем-то вроде большой карты, сложенной в несколько раз. Развернул, накрыв этой «простыней» всю немаленькую столешницу, осмотрел разноцветное переплетение линий и табличек, стрелочек и кружочков, складывающихся в довольно-таки сложную схему…
– Угум.
Подхватив красную чертилку с остро отточенным грифелем, Иоанн Васильевич парой движений вычеркнул несколько шляхетских родов из таблички «Отписать имения в казну и изгнать в Польшу». После чего тут же вписал их в другую рамочку, озаглавленную очень доходчиво и лаконично:
«Казнить».
Недобро улыбнувшись, сорокалетний Рюрикович нежно погладил бумажную гладь – единственное вещественное доказательство его с сыном тайных замыслов, направленных как против внешних, так и против внутренних врагов Руси. Если уж русские князья-бояре да литовская шляхта с магнатерией частенько позволяют себе своевольничать и даже прямо злоумышлять против своих правителей, почему бы и царской семье не ответить им ровно тем же?
– Власти хотели? Получите и не жалуйтесь!
И в самом деле, «по милосердию сердца своего, и желая мира и любви», великий государь поделился со своими слугами верными толикой власти и теперь в основном именно боярская Дума решала, кто из родовитых сядет наместником в тот или иной город. Решала и сама отвечала за результат. Чей-то выдвиженец проворовался или исполнял службу спустя рукава? Ну, казнить его никто, положим, не станет, но все растраты и потери, образовавшиеся из-за небрежения управительским долгом, заставят возместить. А уж подьячие и дознаватели так исчислят и подсчитают ущерб горожанам и государевой казне, что мало никому не покажется! Ни самому родовитому мздоимцу, ни его высокому покровителю в боярской Думе.
– Псы, лишь власти алкающие!
Надо сказать, что пока думцы своего правителя только радовали. Умело и с большой выдумкой подставляли друг друга, неустанно подсиживали, следили и доносили, составляли одни временные союзы и тут же перебегали в другие… Красота! Правда, были в Думе и другие. Те, для кого воля царская была важнее исконных вольностей и привилегий. Те, кто был верным престолу Московскому не на словах, а на деле! Голова Сыскного приказа Скуратов-Бельский, отец и сын Басмановы, князья Мстиславский и Хворостинин, посольский дьяк Щелкалов со своим братом Васькой, боярин и князь Скопин-Шуйский, большая часть окольничих и все без исключения думные дворяне.
– Ничего, с божией помощью мы всех крамольников да татей именитых… к ногтю!
Бережно свернув и поместив весточку от сына и склейку обратно на полку хранилища, Иоанн Васильевич потер лицо. А затем и вовсе откинулся на спинку давно уже ставшего любимым стула. Огладил аккуратную бородку, вздохнул и уперся взглядом в большой семейный портрет, остановившись на младшеньком.
– Ишь! Еще недавно совсем мальцом был, шепелявил смешно и глазенками забавно лупал, а каким разумником да искусником вырос!..
Обласкав взглядом сыновий подарок в виде перстня с большим рубином, на гранях которого затейливо мерцал и переливался свет, царственный отец довольно улыбнулся. А ведь нашептывали ему, что-де негоже позволять царевичу Федору день-деньской пропадать в царских мастерских да сводить недопустимо близкое знакомство с тамошними ювелирами и златокузнецами. Мол, сие есть отступление от старины и установленных порядков, позор и чуть ли не открытое поношение государского достоинства!
– А правы-то не они, а Митька оказался, когда сказал, что брат его меньшой идет путем Творца, и не скудоумным ревнителям древнего благочестия идти против воли Господа. Раз наделил Вседержитель кого даром творить красоту, то следует этот дар всемерно развивать…
Даже если это развитие временами требует очень редких или дорогостоящих «удобрений». К примеру, толченого в мелкую пыль адамаса[227], который каким-то хитроумным способом мастеровые Александровской слободы вбили в бронзовый круг, на коем, вращая его наподобие гончарного, младшенький и гранил (не полировал, как до того все повсеместно делали!) камни для своих поделок. Затраты, конечно, вышли немалые, но ведь и отдача велика! Эвон, пару седмиц назад Федька подарил сестре венчик-диадему красоты неописуемой, так Дунька по сию пору с ней расстаться не может, только в мыльне да на сон ее снимает. Перстень отцу поднес – князья-бояре за малым глаза не поломали, на такое диво глядючи!.. Ваньке кинжал сработал – тот лишь его на поясе и носит… Одно слово – творец!
– Любопытственно, что он Митьке в дар приуготовил?
Переведя взгляд на изображение дочки, любящий отец невольно вздохнул, до того она походила лицом на покойную любушку Анастасию. Красивая в мать, умная в отца и так же, как и братья, с особыми талантами.
