колосится еще не тронутое поле.
В «Возвращении стада» неподвижность природы иная, чем в «Жатве». Обессиленное солнце светит, но не греет. Воздух совершенно прозрачен. Сиротливая синь небес скрадывается рядами свинцовых, сгущающихся до черноты туч, погружающих землю в тень. Листва почти вся опала, но местами еще висит на деревьях ржавой ветошью. Река затягивается ледком, в котором отражается скалистый берег. Самое отрадное место – виноградник, рдеющий на покатом прибрежном холме, – отделено лишь небольшим овражком от лобного места с его ужасными приметами – виселицей с телом повешенного и колесами на высоких шестах.
Стадо коров – неповоротливо-покорная масса небрежно брошенных белых, черных, рыжих, коричневых пятен. Втаптывая в грязь опавшие листья, они, преодолевая инерцию взгляда зрителя, тянутся в деревню. Вот уж миновали середину картины. Розовато-белая с черными пятнами шарахнулась от нас, слава богу, в нужном направлении. Пастух чувствительным тычком подгоняет рыжую. За ними тащится на низкорослой пегой лошадке зябко кутающийся в плащ владелец стада в сопровождении трех пастухов.
Питер Брейгель Старший. Возвращение стада. 1565
Сочетанием красок и шершавостью фактуры эта картина родственна «Хмурому дню». Но в ней много света. Изумительна роща перед входом в деревню. На первый взгляд кажется, что в ней все застыло. Но, приглядываясь внимательнее, обнаруживаешь, что стволы и ветви состоят из прозрачных, переливающихся, мерцающих, искрящихся капелек и крупинок краски, благодаря которым чувствуется в этих деревьях прощальный трепет жизни.
А в сцене «Охотники на снегу» деревья спят. Превратив каждое в тончайшей работы скульптуру из древесины и льда, обернутую темно-коричневой корой и припорошенную снегом, Брейгель расставил их – три большие и одну малую – как столбы храма. Охотники со своей сворой беззвучно проходят под их нервюрами по чистому снегу, на котором еще никто не успел протоптать тропинку. Это придает их движению необыкновенную важность.
В этой картине нет солнца, нет теней. Уснувшая природа укрыта двойным покровом: пасмурным небом, цвет которого почти неотличим от зеленовато-серого льда на застывших прудах, и только что выпавшим снегом, превратившим землю в единственный источник света в этом мире. Начинается оттепель, надвигаются сумерки. Три стихии – земля, вода и воздух – дополняются пламенем костра[578], разложенного у входа в трактир для копчения свиного окорока (эта забота – атрибут зимнего сезона в средневековых календарных циклах). Снег на козырьке над дверью тает, превращаясь в сосульки. На вывеске изображен человечек, опустившийся на колени перед оленем. Это святой Губерт, покровитель охотников.
Питер Брейгель Старший. Охотники на снегу. 1565
Охотник, идущий впереди, начав спускаться с холма, осторожно нащупывает землю пружинистыми шажками. Идущий следом шагает свободнее, ощущая под ногами запорошенную тропу. Ближайший к нам ступает по снежной целине широко, вперевалку. Свора семенит позади, заполнив угол картины орнаментом из гибких тел и загнутых хвостов. В противоположном углу с ними перекликаются иные округлости: обледеневшее колесо мельницы и арки кирпичного моста. Там, где положено стоять зрителю, Брейгель написал припорошенные снегом желтые веточки барбариса, которые, кажется, можно погладить рукой. Кроны ветел, растущих в низине по обочинам дорог, нежны, как вуаль грибной плесени[579].
Плоскость, закрепленная вереницей деревьев и пересекающая долину наискось, объединяет движение охотников и птиц к точке у подножия гор. Прекрасная сорока подхватывает ваш взгляд на лету. Вдали, по перемычке между прудами, тащится в том же направлении воз, запряженный парой лошадей. Медленный шаг – езда – полет. От этого сопоставления шаг охотников кажется еще более натруженным. А по сторонам – вокруг пламени и на льду – идет иная жизнь, таинственная и беззаботная. Не пройдет и минуты, и под деревьями останутся только следы…[580]
Середину XVI столетия историки Европы называют «малым ледниковым периодом». Нам трудно представить низовья Шельды, Мааса и Рейна покрытыми льдом, но в ту эпоху редко случалось, чтобы эти огромные реки не замерзали зимой. Досужие горожане, как благородные особы, так и простолюдины, выходили повеселиться на лед. Бег на коньках и фигурное катание, игры, похожие на хоккей, и подледный лов рыбы – все это дошло до нашего времени из Нидерландов XVI века.
Художница-зима, мастерица придавать с помощью снега необыкновенную нежность горизонтально-округлым формам и усиливать четкостью силуэтов энергичность всего вертикального и подвижного, увлекала Брейгеля своими затеями. Судя по тому, что около 1566 года у него появились одна за другой несколько «снежно-ледяных» картин, публика признала в нем непревзойденного мастера этой полуграфической темы. Питер Брейгель Мужицкий, Брейгель Шутник стал на время Питером Зимним, создателем новой разновидности пейзажа, которой предстояло большое будущее в голландской живописи следующего столетия[581].
Когда проходишь залами собрания Дельпор в брюссельских Королевских музеях, обнаруживаешь в одной из комнат небольшую картину, излучающую ласковое сияние. Это брейгелевский «Зимний пейзаж с ловушкой для птиц».
Изображен кроткий денек на грани оттепели. Солнца нет, но ровно затянутое небо кажется мягким пологом, пропускающим теплый влажный свет цвета постного сахара. Обитатели зимнего рая беззаботно и бездумно скользят по льду, теплому, как топленое молоко, и их блаженство передается нам. Но в середине картины их силуэты почти незаметно переходят в фигурки птиц. Неужели птицы, суетящиеся вокруг корма, – иносказательное изображение людей?[582] Они не замечают, что в любой момент их может прихлопнуть снятое с петель дверное полотно, опертое на шаткий колышек с веревкой, ведущей к крохотному оконцу. Кто сей невидимый хитрец? Во всяком случае, ловит он их отнюдь не в лоно католической церкви, дремотно выглядывающей из-за деревьев над заснеженными крышами домов.
Питер Брейгель Старший. Зимний пейзаж с ловушкой для птиц. 1565
Рельефно написанные ветви образуют стереоскопическую иллюзию, нарушая правило живописного бонтона, предписывающего художникам всех времен и народов избегать прорывов картинной плоскости. Вспоминаем, что этой «дурной привычкой» страдал и ван Эйк.
После «Охотников на снегу» и «Зимнего пейзажа с ловушкой для птиц» Брейгель отважился написать две большие снежные библейские картины – «Перепись в Вифлееме» и «Избиение младенцев». Перенос событий Священной истории в окружающую художника действительность давно стал привычным приемом религиозной живописи.
