— Я хочу пить.
— …
— Дуешься? Не хочешь, чтобы мы уезжали?
— Вовсе нет! Я хоть развлекусь немного…
Она встала, взяла его за руку.
— Ладно, пойдем…
— Куда это?
— В постель.
— С тобой что ли?
— Конечно!
— Нет.
— Почему?
— Не хочу… Тебя тянет на нежности только под банкой… Все время жульничаешь, мне осточертело…
— Ладно…
— Ты одной рукой даешь, а другой забираешь… Это мерзко…
— …
— Просто мерзко…
— …
— Но мне хорошо с тобой…
— «Хорошо с тобой…» — передразнил он идиотским голосом. — Да положил я на это с прибором! Ну да, я хотел, чтобы ты была со мной. Но все остальное… Прибереги свои настроения, артистические закидоны и сложности для другого дурака. Этот отдал тебе все что мог. Больше ты с него ничего не поимеешь, принцесса…
— Ты влюбился, да?
— Ой, да не занудствуй ты, Камилла! «Ты влюбился, да?» Не разговаривай со мной как с больным! Веди себя прилично! Такого я все-таки не заслуживаю! Ладно… Ты отвалишь, и мне полегчает… Что я вообще делаю рядом с девкой, которая заводится от мысли провести два месяца в жалкой дыре вдвоем с древней развалиной? Ты ненормальная… Хочешь совет? Сходи к доктору, прежде чем хватать за яйца следующего мужика, так будет честнее.
— Полетта права. Ты иногда бываешь немыслимо грубым…
Дорога на следующий день показалась им бесконечной.
Он оставил им машину и уехал на старом мопеде.
— Приедешь в следующую субботу?
— Зачем?
— Ну… Отдохнуть…
— Там поглядим…
— Прошу тебя…
— Я же сказал: поглядим…
— Не поцелуемся на прощанье?
— Не-а. Я приеду трахнуть тебя в следующую субботу, если не будет дел поинтересней, но целоваться с тобой больше не буду.
— Хорошо.
Он попрощался с бабушкой и исчез.
Камилла вернулась к своим банкам с краской. Она занималась внутренней отделкой…
Начала было размышлять о случившемся, но тут же плюнула, достала кисти из растворителя и долго их вытирала. Он прав: там будет видно.
И их жизнь пошла своим чередом. Как в Париже, только медленнее. И под солнцем.
Камилла познакомилась с четой англичан, ремонтировавших дом по соседству. Они обменивались инструментами и красками, пили джин с тоником, глядя на танцующих в небе стрижей.
Камилла с Полеттой отправились в Музей изящных искусств в Туре. Полетта ждала под огромным кедром (слишком много лестниц в здании!), пока Камилла осматривала сад и общалась с очень красивой молодой женщиной и внуком художника Эдуарда Деба-Понсана. Его фамилии не было в энциклопедическом словаре… Как и имени Эмманюэля Лансье — несколько дней назад они посетили его музей в Лоше. Таких, как они, называют художниками средней руки. Провинциальными мастерами, чьи полотна можно увидеть лишь в картинных галереях их родных городов. Первый навсегда останется дедом Оливье Дебре, второй — учеником Коро… Ну и ладно… Без ауры гениальности и посмертной славы их картины легче полюбить… А еще, возможно, это чувство было куда искреннее преклонения перед полотнами великих…
Камилла без конца спрашивала, не нужно ли ей в туалет. Недержание — полный идиотизм, но она использовала его, чтобы удерживать Полетту на поверхности… Старая дама один или два раза не сдержалась, и она позволила себе как следует на ней «оттоптаться».
«— Черт возьми, Полетта, только не это! Я здесь ради вас! Так зовите меня! Не покидайте меня! С чего бы вам делать под себя? Вы же не в клетке сидите, насколько мне известно!
— …
— Эй, Полетта, ку-ку! Я, между прочим, жду ответа. Или вы плюс ко всему еще и оглохли?
— Я не хотела тебя тревожить…
— Лгунья! Вы себя не хотели тревожить!»
Все остальное время она копалась в саду, возилась по дому, работала, думала о Франке и читала — наконец-то! — «Александрийский квартет» Даррелла.[73] Иногда вслух… Чтобы приобщить Полетту… А еще она пересказывала ей содержание опер…
«Вот, послушайте, это очень красивое место… Дон Родриго предлагает своему другу пойти на войну и пасть на поле боя, чтобы забыть любовь к Елизавете…
Подождите, сейчас прибавлю звук… Послушайте этот дуэт, Полетта… Господь, ты посеял в наших ду-у-шах… — подпевала она, дирижируя пальцами.
Прекрасно, да?»
Старушка задремала.
В следующую субботу Франк не приехал, зато их навестили неразлучные мадам и мсье Марке.
Сюзи бросила свою йоговскую подушку в траву, Филибер, сидя в шезлонге, читал путеводители по Испании — они собирались отправиться туда в свадебное путешествие…
— К Хуану Карлосу… Он мой кузен по материнской линии.
— Кто бы сомневался… — улыбнулась Камилла.
— Угу… А где же Франк? Он не приехал?
— Нет.
— А мопед?
— Понятия не имею…
— Хочешь сказать, он остался в Париже?
— Очевидно…
— Ох, Камилла… — расстроился Филибер.
— Ну что «ох, Камилла»… — вскинулась она, — что? Ты же сам сказал мне в самый первый раз, что Франк невозможный человек… Что он ничего не читал за всю свою жизнь, если не считать объявлений в «Motobeaufeland Magazine», что… что…
— Тсс. Успокойся. Я тебя ни в чем не упрекаю.
— Нет. Ты поступаешь хуже…
— Вы выглядели такими счастливыми…
— Выглядели. Что было, то было. На сем и закончим. Не надо все портить…
— Думаешь, это похоже на грифели твоих карандашей? Полагаешь, будто они стираются, если ими пользоваться?
— Кто они?
— Чувства.
— Когда ты в последний раз писала автопортрет?
— Почему ты спрашиваешь?
— Так когда?
— Давно…
— Я так и думал…
— Одно с другим никак не связано.
— Конечно, нет…
— Камилла…
— Угу…
— 1 октября 2004 года в восемь утра…
— О чем ты?
Он протянул ей письмо мэтра Бюзо, парижского нотариуса.
Камилла прочла, вернула листок Филиберу и легла на траву у его ног.
— Что с тобой?
— Это было слишком хорошо, чтобы продлиться…
— Мне очень жаль…
— Прекрати.
— Сюзи читает объявления в нашем квартале… Знаешь, там очень хорошо… Живописно, как сказал бы мой отец…
— Ну перестань. Франк в курсе?
— Пока нет.
Он позвонил и сказал, что приедет на следующей неделе.
— Тебе меня смертельно не хватает? — спросила его Камилла.
— Вот еще. Нужно кое-что подправить в мотоцикле… Филибер показал тебе извещение?
— Да.
— …
— Думаешь о Полетте?
— Да.
— Я тоже.
— Получается, мы сыграли с ней в рулетку… Лучше было оставить ее там, где она была…
— Ты действительно так думаешь? — спросила Камилла.
— Нет.
13
Прошла неделя.
Камилла вымыла руки и вернулась в сад, к Полетте, принимавшей солнечные ванны в кресле.
Она приготовила запеканку… Вернее, пирог со шкварками… В общем, нечто вполне съедобное…
Настоящая маленькая образцово-показательная женщина, ждущая возвращения мужа…
Она стояла на коленях, ковыряясь в земле, и тут подружка-старушка прошелестела у нее за спиной:
— Я его убила.
— Что-о-о?
Вот ведь беда…
В последнее время крыша у нее отъезжает все сильнее…
— Мориса… Моего мужа… Я его убила.
Камилла выпрямилась, но оборачиваться не спешила.
— Я была в кухне — искала кошелек, чтобы пойти за хлебом, и… И увидела, как он упал… Знаешь, у него было очень больное сердце… Он хрипел, стонал, его лицо… Я… Я надела жакет и ушла.
Я тянула время как могла… Останавливалась перед каждым домом… Как поживает ваш малыш? С ревматизмом полегче не стало? Боже, какая гроза собирается… Сама знаешь, я не болтлива, но тем утром была сама любезность… Но самое отвратительное — я купила и заполнила лотерейный билет… Можешь себе представить? Как будто считала, что удача на моей стороне… Ну вот, а потом я… Я все-таки вернулась, а он умер. Тишина.
— Я выбросила билет — у меня не хватило бы духу проверить выигравшие номера — и вызвала пожарных… Или «скорую помощь»… Не помню… Но было уже поздно. И я это знала…
Гробовая тишина.
— Молчишь?
— Молчу.
— Почему?
— Да просто потому, что тогда пришел его смертный час.
— Ты правда так думаешь? — умоляющим тоном переспросила Полетта.
— Я в этом просто уверена. Сердечный приступ есть сердечный приступ. Вы однажды сказали, что он получил отсрочку на пятнадцать лет. И он их и прожил.
Для большей убедительности она как ни в чем не бывало вернулась к работе.
— Камилла…
— Да?
— Спасибо.
Когда через полчаса она разогнулась, Полетта спала и улыбалась во сне.
