— Спасибо.
Когда через полчаса она разогнулась, Полетта спала и улыбалась во сне.
Она пошла в дом за пледом.
Скрутила себе сигаретку.
Почистила ногти спичкой.
Проверила свой «пирог».
Сорвала три кустика салата и немного резанца.
Помыла зелень.
Выпила белого вина.
Приняла душ.
Надела свитер и вернулась в сад.
Она положила руку ей на плечо.
— Эй… Полетта, дуся моя, вы простудитесь… Она тихонько потрясла ее.
— Полетта?..
Ни один рисунок не давался ей с таким трудом.
Она сделала всего один набросок.
Возможно, лучший из всех…
14
В час ночи Франк перебудил всю деревню.
Камилла была в кухне.
— Снова напиваешься в одиночестве?
Он повесил куртку на спинку стула, достал стакан из шкафчика над ее головой.
— Не шевелись.
Он уселся напротив нее.
— Бабуля уже спит?
— Она в саду…
— В са…
Он застонал, когда Камилла подняла к нему лицо.
— О нет, черт, только не это… Нет… Не может быть…
15
— А что насчет музыки? У вас есть пожелания?
Франк обернулся к Камилле.
Она плакала.
— Ты подберешь для нас что-нибудь симпатичное?
Она покачала головой.
— А урна? Вы… Вы взглянули на расценки?
16
У Камиллы не было сил возвращаться в город за диском с «подобающей случаю» музыкой. Да она и не была уверена, что сумеет правильно выбрать… Нет, она не могла.
Она вытащила кассету из автомагнитолы и протянула ее крематорскому распорядителю.
— Менять ничего не нужно?
— Нет.
Этот певец был ее любимчиком… Не верите? Да ведь он даже спел одну песню персонально для нее, так что…
Камилла записала концерт для Полетты, чтобы отблагодарить за уродливый свитер, который та связала для нее зимой: еще вчера они благоговейно внимали голосу певца, возвращаясь из садов Вилландри.
Камилла вела машину и видела в зеркале улыбку Полетты…
Когда выступал этот молодой верзила, ей тоже было двадцать.
Она ходила на его выступление в 52-м, тогда рядом с кинотеатром был мюзикл-холл.
— Ах, до чего же он был хорош… — вздыхала она… — До чего хорош…
Итак, надгробное слово и «Реквием» поручили монсеньору Монтану.
Когда ты утром собираешься в путь,Друзей с собою позвать не забудь.В пыли дорожной оставляет свой следВе-ло-си-пед!
Фернан, Фирмен, Франсис, Себастьян,И каждый не знает, он трезв или пьян.Ведь влюблены были несколько летМы в красотку По-лет!
Когда она каталась со мной,Крылья вырастали у нас за спиной.И напевал нам веселый куплетВе-ло-си-пед!
А Филу даже не было в Париже… Отправился в свадебное путешествие… Франк стоял очень прямо, заложив руки за спину. Камилла плакала.
Простая песенка юных днейУшла надолго из жизни моей.Теперь я снова пою «ла-ла»,Ну и дела!
Город и улицы прошлых лет,Мальчишки, маркизы, велосипед,Снова они мне уснуть не дают.Я их лю-блю!
Она улыбалась… уличные мальчишки, маркизы… Да это же про нас…
Мадам Кармино, всхлипывая, перебирала четки.
Сколько их было в этой псевдочасовне из искусственного мрамора?
Человек двенадцать?
За исключением англичан, одни старики…
Если быть совсем точным — старушки.
Печально качающие головами старые дамы.
Камилла уронила голову на плечо Франку, который все терзал и терзал свои пальцы.
Три маленькие нотки — веселый мотив —Сбежали от меня, звук с собой прихватив.Но я их в сердце сохраню своем,Исчезнет грусть, и мы споем!
Усатый господин сделал знак Франку.
Тот кивнул.
Дверца печи открылась, гроб поехал по полозьям, дверца закрылась и… Чпок…
Полетта дернулась в последний раз под музыку своего любимого шансонье.
…И ушла… шлеп… шлеп… под солнцем… И… ветром.
Люди обнимались. Старушки говорили Франку, как сильно они любили его бабушку. И он им улыбался. Улыбался, стиснув зубы, чтобы не зарыдать.
Все разошлись. Один из сотрудников передал Франку бумаги, другой вручил маленькую черную коробку.
Очень красивую. Даже роскошную.
Она блестела под светом люстры из искусственного хрусталя.
Рассыпалась снопом искр.
Ивонна пригласила их выпить по рюмочке.
— Спасибо, нет.
— Уверен?
— На все сто, — кивнул он, цепляясь за руку Камиллы.
И они остались на улице.
Совсем одни.
Вдвоем.
К ним подошла какая-то женщина лет пятидесяти.
И попросила их поехать к ней домой.
Они поехали за ней на машине.
Они бы за кем угодно сейчас поехали.
17
Она приготовила чай и вытащила из духовки пирог.
А потом представилась. Она была дочерью Жанны Лувель.
Франк понятия не имел, кто это такая.
— Ничего удивительного. Когда я поселилась здесь, вы давно уехали…
Она дала им спокойно выпить чаю.
Камилла покурила в саду. Руки у нее дрожали.
Когда она вернулась, хозяйка принесла большую коробку.
— Так-так, подождите. Сейчас я ее найду… Ага! Вот! Смотрите…
Это была совсем маленькая фотография на кремовом паспарту с чьим-то кокетливым росчерком в правом нижнем углу.
Две молодые женщины. Правая смеялась, глядя в объектив, левая — та, что в черной шляпе, — стояла, опустив глаза.
Обе были лысыми.
— Узнаете ее?
— Кого?
— Ну как же… Это ваша бабушка.
— Вот эта?
— Да. А рядом тетя Люсьенна… Старшая сестра моей матери…
Франк протянул снимок Камилле.
— Моя тетя была учительницей. Говорили, что красивее нее не было девушки в округе… А еще ее считали ужасной задавакой, эту малышку… Она была образованной и отклонила не одно предложение руки и сердца, несчастная скобка. 3 июля 1945 года Роланда Ф., портниха, заявила… Моя мать выучила текст этого протокола наизусть… Я видела, как она веселилась, смеялась, шутила, а однажды даже выпивала вместе с ними (с немецкими офицерами) на школьном дворе, полуголая, в одном купальнике.
Наступила тишина.
— Они ее обрили? — спросила наконец Камилла.
— Да. Мама рассказывала, что ее сестра много дней пребывала в прострации, а потом, однажды утром, к ним пришла ее лучшая подруга Полетта Моген. Она сбрила волосы бритвой своего отца и стояла в дверях, весело смеясь. Полетта взяла Люсьенну за руку и силой отвела ее в город, к фотографу. «Давай, пошли… — говорила она… — Останется снимок на память… Идем, говорю! Не доставляй им этого удовольствия… Ну же… Подними голову, моя Лулу… Ты стоишь дороже их всех, вместе взятых…» Моя тетка не осмелилась выйти из дома без шляпки и отказалась снять ее у фотографа, но ваша бабушка… Только взгляните… Этот озорной вид… Сколько ей тогда было лет? Двадцать?
— Она родилась в ноябре 1921-го.
— Двадцать три года… Храбрая молодая женщина, не так ли? Возьмите… Я вам ее дарю…
— Спасибо, — произнес Франк с перекошенным ртом.
Когда они оказались на улице, он повернулся к Камилле и бросил залихватским тоном:
— Крутая была старушка моя бабуля, верно?
И заплакал.
Наконец-то.
— Маленькая моя старушечка… — рыдал он. — Бабулечка моя… Единственная, кто был у меня в целом свете…
Неожиданно Камилла остановилась как вкопанная, а потом кинулась назад в дом: они забыли черную коробку.
Он спал на диване и на следующий день встал очень рано.
Из окна своей комнаты Камилла видела, как он развеял прах над маками и душистым горошком…
Она не посмела выйти сразу, а когда все-таки решилась отнести ему обжигающе-горячий кофе, услышала рев удаляющегося мотоцикла.
Чашка разбилась, а Камилла уронила голову на кухонный стол.
18
Много часов спустя она встала, высморкалась, приняла холодный душ и вернулась к своим краскам.
Она начала перекрашивать этот чертов дом и доведет работу до конца.
Она настроила приемник на FM-диапазон и провела несколько следующих дней на стремянке.
Через каждые два часа она отправляла эсэмэску Франку:
09.13 Индокитай, верх буфета.
11.37 Айша, Айша, послушай меня, оконные рамы.
13.44 Сушон, перекур, сад.
16.12 Нутаро, потолок.
19.00 Новости, ветчина, масло.
10.15 Beach boys, ванная.
11.55 Бенабар, это я, это Натали, там же.
15.03 Сарду, помыв кистей.
21.23 Даго, баиньки.
Он ответил всего один раз:
01.16 Тишина.
Что он хотел сказать: конец работы, мир, покой или «заткнись!»?
