убраны критерии, связанные с активацией местного сообщества, – проведение конкурса рисунков среди детей и другие. Но остались необходимыми мероприятия по проведению общих собраний и анкетированию населения. На собраниях обязательно проводится видеосъемка, прикладываются фотографии. Однако анкетирование жителей по проблемам поселения зачастую оказывается формальным: «Десять анкет соберем, еще десять нарисуем».
На вопрос о том, почему муниципалитет участвует в Программе, от представителей администраций часто можно было услышать ответы: «от нашей бедности», «любая программа – это деньги». При этом роль жителей как обязательных участников процесса принятия решений отмечалась как номинальная: «инициативу формирует администрация», «чтобы пришли на собрание, используем административный ресурс», «каждый глава знает, что ему надо».
С одной стороны, можно упрекать местные администрации за формализм и в какой-то мере фиктивный характер выполнения требуемых критериев. Но с другой – понимая всю сложность работы на местах в условиях нехватки местных средств и дефицита кадров, нетрудно найти оправдание подобному подходу. Тем более далеко не все муниципалитеты готовы взять на себя обязательства по участию в Программе.
Таким образом, мы можем констатировать определенные недостатки в реализации Программы в Тверской области – в первую очередь это недостаточный объем финансирования и преобладание инфраструктурных проектов. Тем не менее позитивные эффекты от участия в Программе тоже имеются, и можно надеяться, что в будущем все больше проектов будут направлены не только на поддержание инфраструктуры, но и на развитие территории.
Осознание перспектив и основной идеи ППМИ есть у ее участников, высказавших пожелание реализации в перспективе доходообразующих проектов. В этом отношении для вдохновения и поиска идей может быть полезен пример программы LEADER (ЛИДЕР). В ее рамках в странах Европейского союза реализуются разнообразные проекты по цифровизации сельской местности, организации курсов переобучения для жителей, поддержке сельского предпринимательства, развитию культурного потенциала села и внедрению экологических технологий[431]. Программа ЛИДЕР может стать примером и для дальнейшего усовершенствования механизмов ППМИ. Основные положения ее адаптации к российской практике были изложены в статье И. Копотевой и Й. Никулы[432]. По их мнению, программу следует понимать не как фиксированный набор мер, а как подход к территориальному развитию, связанному с участием местных сообществ.
Из семи принципов, которые лежат в основе подхода ЛИДЕР, Программа поддержки местных инициатив отвечает только трем – это территориальность, эндогенный подход и партнерские отношения на местном уровне. Первый предполагает реализацию проектов на небольших территориях; второй – инициированных снизу; третий – в сотрудничестве власти, бизнеса и населения. С определенной долей условности в ППМИ можно найти проявления этих принципов.
За рамками ППМИ остаются горизонтальные связи (включая межрегиональное сотрудничество), нетворкинг, мультисекторная интеграция и инновации. Выстраивание сети местных инициативных групп и их сотрудничество между собой (в том числе на межрегиональном уровне) полностью отсутствует как направление деятельности ППМИ, хотя положительные эффекты любого горизонтального взаимодействия очевидны. Мультисекторная интеграция также предполагает взаимодействие, только уже в межотраслевом формате. По замыслу, любой локальный проект должен быть встроен в стратегию местного развития, затрагивающую все сферы жизнедеятельности. Должны появиться новые форматы организации деятельности или новые технологии, и их внедрение должно являться результатом реализации местных проектов. Как уже было сказано выше, по этим пунктам ППМИ проигрывает, поддерживая пока лишь инфраструктурные проекты. Проекты, реализуемые в рамках ППМИ, нельзя назвать местными инициативами в полном смысле этого слова. Пока Программа – это инструмент исполнения местных полномочий, а не формирования активных сообществ. Однако надежда, что количество инициатив перерастет в качество, остается.
Между просветительством и соавторством. социальные исследования в публичном пространстве
Елена Ерохина[433]. Языковое многообразие как проблема публичной политики
С развитием глобализации перед национальными государствами все более остро стоит вопрос о балансе между гражданской интеграцией и культурным плюрализмом. Нужно ли сохранять этническое многообразие? Не является ли оно источником политических противоречий, подпитывающих конфликт конкурирующих версий коллективной памяти? В какой мере следует оказывать государственную поддержку языкам меньшинств, ведь многие их социальные функции взяли на себя национальные и международные языки? Ответы на эти вопросы не так просты, как кажутся на первый взгляд.
Российское государство традиционно выступало с патерналистских позиций в сфере языковой политики. В числе инноваций постсоветского периода стоит отметить положительный характер принятых РФ обязательств в отношении прав и свобод человека, в том числе международного пакта об экономических, социальных и культурных правах, Рамочной конвенции Совета Европы о защите национальных меньшинств, в том числе в сфере языка (ратифицирована РФ 18.06.1998)[434].
В 2000-е годы по мере усиления властной вертикали баланс между национальными культурами народов России и общероссийской культурой смещается в пользу последней. Сфера использования родного языка этнических меньшинств, в том числе государственных языков в соответствующих национальных республиках – субъектах РФ, постепенно сокращается. Усиление позиций федерального центра в диалоге с национально-территориальными субъектами, в том числе в вопросах языковой политики, по времени совпало с утверждением стихийного капитализма как доминирующего типа социальной связи в российском обществе. В этих условиях отпадает необходимость прибегать к языкам меньшинств для заключения коммерческих сделок, купли или продажи, распространения рекламы. Более того, требуются специальные дотации со стороны государства для того, чтобы поддерживать массовое образование, книгопечатание, театрально-концертные представления на языках недоминантных этнических групп, даже если в рамках своих национально-территориальных образований они меньшинством не являются. Русский же язык понятен всем.
На рубеже 2014-2015 годов российское общество вступило в новый цикл социокультурной трансформации. Данный цикл, как и первый постсоветский, начался с фазы фрагментации, сопряженной с активностью недоминантных этнических групп, ростом числа статусных конфликтов, содержащих этнический компонент. В 2014 году Россия присоединилась к итоговому документу Всемирной конференции по коренным народам[435], в преамбуле которого содержится заверение в приверженности Декларации ООН о правах коренных народов, утвержденной Генеральной ассамблеей ООН в 2007 году. РФ регулярно предоставляет отчет в международные организации о мерах, направленных на сохранение и развитие родных языков, на обеспечение контроля в области соблюдения языковых прав. Важнейшими законодательными актами Российской Федерации, гарантирующими права человека на культурное и языковое самоопределение, выступают Конституция РФ[436], Закон о языках народов РФ[437], Закон об образовании[438], Стратегия государственной национальной политики до 2025 года. Так, целями государственной национальной политики РФ Стратегия провозглашает укрепление единства многонационального народа России, сохранение и поддержку этнокультурного многообразия народов России, гармонизацию межэтнических отношений, обеспечение равенства прав и свобод человека и гражданина независимо от расы, национальности, языка, отношения к религии и других обстоятельств и т. д.
Внесенные в 2018 году в текст Стратегии поправки существенно не изменили ее содержания. В новой редакции документа от 06.12.2018 в п. 10 раздела II отмечается, что этнокультурное и языковое многообразие защищено государством[439]. На региональном уровне в субъектах РФ существует своя законодательная база, направленная на
