– Великий Менаптех, достоин должен быть
своих отцов и дедов каждый управитель.
И что певцы, что лицедеи, что актеры?
Искусство их приятно, безусловно,
но вижу, требуешь ты больше явных дел.
Хочу в знаменье Царства я построить
фонтан для услажденья взора горожан
– из оникса, чернее ночи цветом,
сиять он будет в площади центральной
– где кончил ты, там я начну.
Ещё, скажу о настоящем. Знаю я, что одеяние всегда
о человеке говорит немало
– кто конюх, кто прислужник, а кто царь.
Хоть я и не сужу по одеянью
– и трапезу делить могу и с нищим.
Останься же, прими ты чашу счастья,
ходи средь нас, чтобы увидел каждый,
как одевается великий Менаптех.
Так выпьем же вина за Третье Царство!
Зал воротился к столам. Довольный властитель, посчитав тираду царицы признанием подчинения, самодовольно принял чашу от царицы, а когда повернулся – побледнел и, дрожа от возмущения, вошёл в среду пирующих. Все столы были устланы скатертями такого же цвета и узора, как платье Менаптеха. Среди людей пошла волна плохо сдерживаемого смеха. Даже костюмы виночерпиев до мельчайших деталей повторяли платье Менаптеха – от покроя, до гравировки на деревянных и бронзовых пуговках. Это была победа Ионнель.
К царице подошёл Одар, встал за кафедру. Пирующие, как по знаку, утихли. Все будто позабыли про униженного правителя, дивясь легендарному чародею.
– Вы знаете меня, – голос волшебника пленял глубиной и силой. – Нет здесь царя, лорда, князя, или вождя, который не предложил бы мне покров. И каждый остался без ответа. Кроме одного.
Одар повернулся к Ионнель, припал на одно колено:
– Царица. Я принимаю твоё предложение. Отныне мой цирк будет давать представления под твоими знамёнами и где бы мы ни оказались – везде будет сказано о величии царицы Ионнель и славе Веллоэнса Прекрасного. Пусть Павол останется при вас – он не находит места в наших представлениях, а при дворе пригодятся такой просвещённый ум, пламенное сердце и острый язык.
– Благодарю вас, великий Одар. – Царица сделала реверанс. – Ваше согласие – честь для Царства и добрый знак для меня.
Пиршество продолжилось. Ионнель испытывала радость от великих побед – да, для сегодняшнего дня это были великие победы и, одновременно была смущена и напугана. Конечно, с нею верная Энталла, а теперь и опытный Марсель, знающий Павол и великий Одар, но трагедия с Дарилионом выбивала из себя.
Погруженная в мысли, она слишком поздно заметила, как к ней подошёл Менаптех. Разгневанный правитель плеснул в неё из чаши. Лицо обожгло и мир погрузился в темноту.
Глава 33. Озеро Чистых Душ
Великий тракт остался далеко позади. Три кобылки спокойно трусили по заброшенной, поросшей разнотравьем, дороге. Лес густел и палящее солнце не могло пробиться сквозь густые кроны высоких деревьев. По ветвям прыгали незнакомые пушистые зверьки, взвизгивая, они раскидывали лапки и перелетали с дерева на дерево. Щебетали маленькие оранжевые птички. Одна пролетела над Мархом – тот недовольно буркнул и отер запачканное плечо ветошью.
Авенир, светясь от счастья, наглаживал новую суму – кожаную, с двойной выделкой и бронзовыми заклепками. В ней покоилась книга, пара свитков из библиотеки Эстер, Искра Церсы и каликова свистулька, пузырьки со снадобьями, сфера света – на случай, если станет темно, перерисованная искусным бангом картина Халила и кошель с восемнадцатью монетами. Один золотой ушел на картину и суму. На другой волхв купил костяной панцирь, теплый шерстяной зеленый плащ, добротные сапоги и легкий шлем. У седельной луки покоился посох Ралисту, за спиной приторочена купленная у торговца Джабаля «грабля».
Чуть позади плелась кобылка Пармена. Сам цыган удобно устроился в полуседле-полукресле, сконструированном бестиями. Легкие кольчужные доспехи отсвечивали красным – Харно уверял, что это особый подарок «братства», из редчайшего вулканического металла. В темно-синем поясе, в ячейках плотно засели узенькие фигуристые полоски – метательные ножи. Такие же ячейки с ножами украшают плечи и грудь. Из заплечных ножен торчат черные рукоятки стилетов. Более неприметные, серые прилажены в сапогах. Главное богатство – маленькую лютню, – цыган держал перед собой. Нежно щупал колки, поглаживал деку, чуть заметно пощипывал струны, извлекая на свет тихую, невыразимо красивую и невероятно печальную музыку.
Каждый был погружен в свои мысли. Хотелось думать, что им повезёт. Боги хранили их жизни, но не щадили души. Авенир то и дело притрагивался к камню на лбу. Снять обруч не было никакой возможности. В Элхои монахи отказались, умелые кузнецы Бангхилла разводили руками. Может обратиться к магам? Но где их взять? Бестиарий Эстер оказался тайным сборищем талантливых калечных – и Харно тоже не решился взяться за обруч. То и дело приступала головная боль, доходящая до мигрени, возникали видения и образы. Первый образ – пес-дожи возник в поселении недалеко от Элхои. Тогда же случился и панический приступ. В лавке Джабаля тоже был пес и тоже возник приступ – только не паники, а… какого-то ненормального желания овладеть этой странной «трехпалкой». Наверное, похожее чувство испытал Марх, впервые увидав Кото. «Надо будет проверить «граблю» у мудреца. Вдруг, всё же, какое свойство есть».
Рядом с Бангхиллом тоже посетило видение. Образ золотого кувшина, наполненного мерзостным тленом. Может это какие-то знаки? Все-таки он не просто травник и книгочей, волхв и акудник. Но и маг. И даже – самому смешно – избранный божеством пророк. Где же тогда силы и умения? Умеет лишь переноситься в сфере воздуха, кидаться молниями, да иногда выращивать деревья и обезвреживать плети. Неплохо, конечно, но до настоящей магии далековато. Вот оживят Корво, подлечат Пармена – и всё!
«Запрусь в пещере лет на тридцать и разберусь с мыслями да умениями. Для сил магических покой нужен и терпение. Здесь, как и в поливе огорода – главное, не расплескать».
– Привал! – Марх стреножил коня. – За той черной полосой начинается краснолесье. Коней оставим здесь, пусть пасутся. Тут и ручеёк и разнотравье, и пара раскидистых деревьев с прохладной тенью.
– А как же магуры? – Авенир принялся развязывать тюк.
– А что магуры? Они только в красном лесу. За полосу не выходят – потому все и живы. По старым картам до озера пара миль. Лесок-то небольшой. Мы проскочим, они и не заметят. Пару фляг наберём, если не хватит, еще сиганем пару раз. Пармена здесь оставим, пусть кобылкам потренькает на своей балалайке.
– И это твой план? – Авенир разозлился. – Значит мы, прогуляемся, насвистывая песенки под нос, как будто там и не существует тварей, которых не берет ни сталь, ни огонь, ни магия. А если вдруг встретим, то великий Маахелус им строго скажет «Вы не по плану» и они такие «Ах, извините, мы, право, и не думали».
Марх закивал:
– О, твой план даже лучше моего. Но всё же давай по-мойму. Магуры не трогают местное зверьё, так?
Юноша кивнул. Тарсянин довольно потер руки:
– А за пределы краснолесья они не выходят. Раз люди не ходили сюда уже добрую тройку лет – магуры жутко голодны? Или питаются зеленью?
– К чему ты клонишь? – Авенир задумчиво пожевал губу. – Если магуры травоядны, зачем они вырезают всех пришлых – и людей и животных? Да и по рисункам видно, что они самые настоящие хищники.
– Я на досуге посмотрел эти картинки, даже почитал, что под ними написано. Магуры слабы на зрение, слух отсутствует напрочь. А вот обоняние острее, чем у гончей. Они, я так разумею, нападают на всех, кто пахнет иначе. Со злости. Например, привыкнув есть мясо, гречки не захочешь, скажешь – «фу, гадость». А каждый ведь знает, что гречка вкуснее.
– И ты…
– Обожди.
Марх скрылся за деревьями. Через несколько минут появился, неся охапку краснолистых ветвей. Бухнув перед акудником связку, самодовольно улыбнулся:
– Иди, вымойся в ручейке – все места ототри докрасна. Да смотри, одежу не пяль, она духом испуганного волхва пропахла. Не хорохорься, голяком – не мертвяком. Солнышко припекает, гроза только к ночи поспеет. Да и девок рядом нет, – тарсянин зевнул. – А тебе надо бы. По два раза в день четыре оборота подряд. Может, на мир проще засмотришь.
Пока Авенир намывался, сабельщик, приспособив ятаган вместо топорика, обстругал ветви, растолок в чаше листья. Густой смолистый запах, с примесью перца, корицы и ладана, заполонил поляну. Из ветвей получилось нечто, похожее на балахоны.
Намазываясь липкой, маслянистой массой, Авенир заметил:
– Вот от чего не отмыться будет.
– Лучше быть обмазанным смолой, чем истекшим кровью – огрызнулся Марх. – Слишком онежнел. Вот был рекрутом, в грязи купался – и нравилось, Гроумит тебя дери.
Пармен оторвался от лютни – увидев нагих Марха и Авенира – в одежде из веток, обмазанных красноватым соком, закатился громогласным хохотом.