Намазываясь липкой, маслянистой массой, Авенир заметил:
– Вот от чего не отмыться будет.
– Лучше быть обмазанным смолой, чем истекшим кровью – огрызнулся Марх. – Слишком онежнел. Вот был рекрутом, в грязи купался – и нравилось, Гроумит тебя дери.
Пармен оторвался от лютни – увидев нагих Марха и Авенира – в одежде из веток, обмазанных красноватым соком, закатился громогласным хохотом.
– А цыганенку-то лучше, – ухмыльнулся сабельщик. – Смех над дураками исцеляет лучше всякого зелья. Надо в таких костюмах и к Эстер заявиться.
В лесу царила темень. Свет с трудом пробивался через пышные кроны деревьев, освещая и без того красноствольные дерева алым. В глазах у Авенира зарябило, голова закружилась – в душе поднималась волна паники. Волхв сжал Ралисту – когда акудник наотрез отказался оставлять посох, Марх лишь угрюмо что-то пробубнил про идиотов, которые в свой же капкан голову суют. «Быть спокойным. Я – кремень, вода и соль». Волноваться опасно – если магуры почуют пот, толку от притираний будет мало. Они шли, не торопясь, огибая деревья и ветви. Во рту – сладкая смола, слегка поддувает легкий ветерок. Сабельщик вёл уверенно, будто хорошо знал эти места, будто не было здесь никаких тварей, и шли они не за драгоценной водой Озера, а на полдник к тётушке.
На боку у Марха висел мех для воды, в руке – ятаган. Еще один мех был у Авенира, а на шее болтался в оправе кристалл с душой Корво. Сначала хотели вылить на кристалл воду из меха, но вдруг не хватит? – вот и порешили кинуть в озеро.
«Вот только как мы поведём его обратно?» – Авенир укорил себя за то, что не подумал об этом раньше. Это сабельщику всё нипочём – на месте разбираться привык, а ему наперёд всё просчитать хочется. «В пещеру, обязательно! С Веллоэнсом можно и подождать. Лет тридцать. Или нет. Сначала в бордель – потом в пещеру». Осознав, что теперь у него есть план на ближайшее будущее, Авенир ощутил прилив бодрости. Спазмы и дрожь потихоньку отошли и даже лес перестал быть мрачным. В царящей в этом лесу красноте стали различимы оттенки – от бледного розового до темного бургунского. Всё задышало, зажило, деревья ожили, запел тягучую песню ветер. Вверху громыхнуло.
– Мы почти дошли. – Марх ткнул пальцем. Вдалеке забрезжили тусклые лучики. – Еще часок неторопливым шагом – и будет тебе озеро.
Заросли молодняка попадались всё реже. Деревьев стало меньше, но стволы их в разы толще. До ближайших ветвей не дотянуться, поверхность гладкая, без коры, будто оскоблена гигантским рубанком. Да, самое опасное место. От магура не заберешься на дерево, не убежишь – самим же им на таком просторе двигаться легко. Красному лесу не давали расширяться – край поджигали, молодая поросль обгорала по краю, а в глубину огонь не шёл. Черную полосу ежегодно обрабатывали особым раствором – там не росла трава, не оседала пыль, животные не хотели даже переступать через неё – лес же не сдавался, пробивал мертвую землю. С высоты лес выглядел гигантским кровавым глазом – с черной каёмкой и зрачком-бриллиантом.
«Вот эту-то зеницу ока мы и хотим тронуть».
Засверкали солнечные блики – сердце забилось радостно. Обогнуть еще пяток деревьев и выйдут на берег. Кристалл – Авенир держал его свободной рукой – надо сломать над озером. Набрать воды. Натереть Корво мазью из красных листьев. Хорошо, если сможет ходить после такого долгого сна. Иначе придется сооружать носилки – и не вспотеть, пока будут переть тушу через лес.
В зарослях зашуршало. Марх схватился за ятаган, Авенир – за посох. Оба понимали, что толку от них мало, магур подобрался слишком тихо. Раздался вскрик и с пригорка, запнувшись о торчащее корневище, кубарем скатился Пармен. Голый, перемазанный красным соком и грязью, с обернутыми лыком кистями – изломанное тело выглядело нелепо. Напряжение спало. Цыган довольно пялился на друзей. Марх ударил по колену, подбоченился и с заправской вычиткой начал:
– Три дурака в красном лесу
пустились к озеру в грозу,
спасать четвертого дубину,
рыжеволосого детину.
Магуров им не превозмочь
Смекалкой надо им помочь
Чтоб не унюхать их нигде
Залипли увальни в смоле!
– Ну, Марх, ну стихоплёт из Тарса, – Авенир схватился за живот.
Раскат грома совпал с пущенной волхвом волной. В воздухе повисло зловоние.
Громыхнуло еще. Лес потемнел, заслышался неумолимый шелест капель. Припустил теплый ливень. Под ногами зачавкала мульча, зажурчали мутноструйные ручьи.
– Надо делать дело и убираться отсюда, – от былого веселого Марха не осталось и тени. – Надеюсь, вода прибила Нирово амбре.
Он повернулся к озеру и замер. Сливаясь с деревьями, на него смотрела узкоглазая зубастая морда. Тарсянин обернулся. Авенир бледен, Пармен упал на колени, схватился за голову. Их окружили и медленно, выжидая, зажимали в кольцо.
– Я их отвлеку, а ты хватай цыгана и в озеро! Они не умеют плавать! – Марх кинулся к одному из магуров, с размаху рубанул. Ятаган потяжелел и сабельщик мог поклясться – на мгновение принял форму топора. От такого удара мрамор разлетелся бы в крошку. На чешуе осталась ссадина. Хищник свистнул и хвостом откинул Марха в круг.
Авенир поднял посох. Молния сорвалась с навершья и разбилась о шкуру магура, разлетевшись мирриадами светляков. Волхв прошептал заклинание. Камень засветился синим и Авенир с размаху ударил в тварь по голове. Посох отпружинил и по груди хлестнуло твердой стрелой хвоста. Юношу откинуло, хлобыстнуло о ствол. Руки безвольно разжались и Искра Церсы со звоном разбилась, влетев в камень. В глазах потемнело, брызнули слезы, дыхание замерло – Авенир безнадежно открывал рот, ушибленную грудь жгло. Магуры неумолимо приближались.
Затрещало. Так громко, что заложило уши. Так, будто дровосек подрубил одно из красных деревьев и оно рухнуло наземь, ломая ветви и молодые стволы. Это Пармен выпрямился, поднял голову, сжал кулаки. Цыган с голыми руками бросился на магура. Так мышь бросается на загнавшего её в угол кота. Так взятый в капкан разбойник, очертя голову кидается на превосходящую его в десятки раз, закованную в железо, стражу.
Пахнуло мускусом. Пармен оборотился. На месте щуплого искореженного тела возвышалась черная полупантера-получеловек. Магуры поворотились к переверту, застрекотали. Тот схватил ближнего и, что было сил, хрястнул о ближайший ствол, другого саданул по морде и взвыл – когти остались в чешуйчатой шкуре. Твари пришли в себя и бросились на оборотня. Они были легче и медленнее его – но Пармен не мог причинить им вреда, а кроме того – их было больше. На Марха с Авениром никто не обращал внимания.
– Уходим! – Марх потянул едва очухавшегося волхва за руку.
– Но Пармен!
– Он может сбежать, ему на дерево запрыгнуть – как тебе трактат прочесть.
– А Корво? Кристалл!
Марх отвесил оплеуху, заорал в лицо:
– Мы попытались, но тщетно! Спасай свою шкуру!
– Нет.
Сабельщик схватил Авенира в замок, но тот вывернулся. По измазанному грязному лицу текли струи – слезы, или дождь – не всё ли равно? Марх заломил руки:
– Что?
Голос волхва был как никогда твёрд. Он убрал со лба налипшую прядь, поднял посох:
– Зажми нос… и зажмурься.
На поляне возник громадный коричневый пузырь. Громкий хлопок – шар разлетелся тысячами капель. От свиста магуров заболели уши. Тварей разбила дергота, они безумно мотали головами и беспомощно вопили, один за одним теряя сознание.
Пармен взвыл и перекинулся человеком. Марх изо всех сил крепился – но дышать всё же надо – и маленькими глотками он втягивал воздух, сдерживая тошноту и желание расхохотаться.
– Что за смрад! Аве Нирио, – ты сызнова перепутал заклинания? Помниться, вонючие шары стены не пробивают!
Корво разительно отличался от остальных. Все перемазаны грязью, красной смолою, в ссадинах, кровоподтеках и он – светящийся жизнью, излучающий силу и здоровье. В одном они были схожие – голы, как ободранная липка. Корво, к тому же и безволос – ни бровей, ни бороды, даже на груди ни волосинки.
– Давайте уходить, пока твари не пришли в себя. – Марх, зажав нос, растряс Пармена.
– Вряд ли они очнутся ближайшие пару дней, – Авенир направился к озеру, откупорил мех. – Хотя я не хотел бы опять повторять заклинание. Пармен, будь другом, оборотись в полузверя. Заберём одного.
Дворец Эстер встретил путников безмолвно – так мать встречает сына с войны, не зная – герой он, или дезертир.
Властительница гордо восседала на алом троне, по бокам, облаченные в золотые доспехи, с ятаганами наголо охраняли Чачарбато и Керайи. Савел в льняном балахоне наполнял пиалы горячим вином.
– Я вижу, моя бестия и в самом деле обычный человек?
Пармен, стройный и пышущий здоровьем, с прямой спиной, облаченный в выданный приставниками красный балахон – ничего не осталось от согбенного унылого калеки. Взгляд горел лихими черными огоньками, белозубая улыбка сияла в затенённом зале. Цыган поклонился:
