Все лето шли лихорадочные поиски, а к осени их усилия увенчались успехом. К началу охотничьей поры на фогарашских горных серн в Селище «пасхальная посадка цветов» уже закончилась. Некрасивых селищанок развеяли по всем сторонам света, а взамен их в село понавезли отовсюду столько дивных красавиц, что «варпалотские образцы» и в подметки не годились этим феям, собранным здесь, в одном-единственном пункте земного шара.
Еще никогда ни одному чеху на нашей грешной земле не выпадало такого счастья, как этим жебракам. Даже покалеченным достались такие красотки, каких самому королю Подебраду не доводилось обнимать в его Златой Праге.
Правда, для этого Доци пришлось поопорожнить свои сундуки с золотом, да и землички поотрезать от общего клина, но зато в конце концов себенский граф мог, облегченно вздохнув, сказать:
— А теперь пусть король приезжает!
Фогарашские газели уже подросли и сделались стройными барышнями-газелями, а король все не ехал. (Мало разве у него дел!) Ну, не беда, приедет в другой раз взглянуть на свои райские кущи. Потому что слава о селе, где жили одни красавицы, быстро облетела Трансильванию, и люди прозвали Селище «райскими кущами короля».
Но король не приехал и на следующий год. Однажды, воспользовавшись случаем, Доци даже сам пригласил его. Но король только отмахнулся: «Как-нибудь!» И так отвечал он всякий раз. А в селе тщетно ждали и ждали его визита. Если теперь до Доци доходил слух о какой-то новой объявившейся красавице, он уже просто из любви к искусству стремился заманить ее к себе в Селище: пусть еще одной фиалкой богаче станет королевский рай…
Сам старый Рошто на закате дней своих тоже перебрался в Селище на должность «Custos pulchritudinis» — «блюстителя красоты»; от имени графа он следил за одеждой женщин, белизной и свежестью их кожи, для каковой цели варил у себя на кухне всякие настои и волшебные напитки из различных трав и кореньев. Присматривал он и за тем, чтобы чехи не изнуряли своих жен тяжелой работой, и журил женщин, если они не прятали лица от солнца:
— Ты что ж, дура, думаешь, рожа-то твоя собственная, что ли?
Словом, новая его должность была связана со множеством забот, но и широких полномочий. И в то же время была она настоящей диковинкой, потому что ни до Рошто, ни после него никому больше такой миссии не выпадало. Впрочем, с ее отменой хоть на одну уменьшилось бесконечное множество должностей в Венгрии.
Присматривал старый «блюститель красоты» и за тем, чтобы в холодную зимнюю пору женщины не выходили во двор и не рисковали обморозить нос, чтобы не носили больших сапог (а не то у них раздадутся ноги!). Если же в какой семье рождалась девочка, он сам был крестным отцом и еще с колыбели начинал заботиться о том, чтобы выросла она красавицей.
Да только что толку, если король все не едет и не едет? То войной с турками он занят, то против хитроумного Фридриха сражается. Наконец даже женился — хотя это разве помеха визиту? — а там опять с Подебрадом поссорился… Словом, так и не выбрал времени поехать.
А время мчалось год за годом. Юный король возмужал и, может быть, даже позабыл о своем «райском саде», и сад теперь разрастался уже сам по себе. Розы, одна красивее другой, распускались и цвели в нем. Крошечные младенцы, которых когда-то старый Рошто принимал из купели, стали кто — девушками удивительной красоты, кто — бравыми молодцами… Эти, в свою очередь, снова поженились, и с каждой новой весной раскрывались новые бутоны, расцветали новые красавицы. Слава о них долетала уже до Мароша, до Тисы и в другую сторону— до Олта, и даже дальше: есть, мол, в Венгрии село Селище, где такие девушки и женщины ходят по земле, вяжут снопы, гребут сено на лугах, что подобные красавицы только королям во сне грезятся. Об их красе играли на свирелях свои мечтательные песни пастухи, лелеяли греховные мысли знатные господа…
Что ж, кто смел, тот два съел! И вот вскоре все молодые люди стали только о том и мечтать, как бы заполучить себе в жены селищанку. Ну, а бароны — те стремились завести себе в Селище любовницу.
Селище процветало. Ехали туда все: счастливые и несчастливые. И действительно, одним сопутствовало счастье, другим — нет. Приезжали жениться издалека, со всех концов Великой Венгрии, из Молдавии и Валахии. Женихов в Селище было теперь хоть пруд пруди. А иные — уже пожилые и давно женатые — приезжали сюда, чтобы хоть перед смертью взглянуть на истинную красоту.
Вначале себенский граф из страха, что посторонние женихи разворуют его рай и конец ему придет, собирался издать строгие законы, ограничивающие «экспорт», но опыт показал обратное: mundus se expediet.[57] В практичной Трансильвании дело уладилось само собой. Если у кого была красавица дочь, у нее за спиной начинали шептать:
— Эта и в Селище не ударила бы в грязь лицом. В другом случае говорили:
— Жаль, что здесь на нее и смотреть-то некому. Вот в Селище, там бы она свое взяла!
Селище! Да, да, Селище, великая ярмарка невест! Выставка красоты, на которую съезжаются отовсюду с одной целью — «выбрать».
Отсюда и пошел обычай, что красивые вдовушки, отбыв положенный год траура после смерти мужа, если могли, перебирались жить в Селище. А молоденьких, розовощеких девушек-красавиц родители сами отсылали в Селище, устраивая их, кого в услужение, кого на полный пансион или к родственникам.
Так что куда там — переведутся! И до конца света не переведутся красавицы в селе Селище!..
Вот только король так и не приехал. Он, видно, забыл совсем о том, что существует такое село на белом свете. Старел, голова другими делами была занята, иных хлопот было много: с врагами внешними, которых он в конце концов одолел, а еще больше с врагами внутренними — со своей же венгерской знатью, которую ему так и не удалось одолеть.
А они были куда опаснее первых. Нет, о Селище я уже и не говорю (хотя и там — вы теперь сами знаете — они бесчинствовали). Селище — мелочь, которую можно было бы и простить, но ведь, как говорится, «весь мир стонал в когтях олигархии».
Рассказывают же, что король Франции Генрих III даровал графам Буала привилегию, согласно которой они во время охоты в особенно холодные зимние дни имели право заколоть трех-четырех крепостных егерей, чтобы в их теплой крови отогреть свои озябшие руки и ноги. И благородные графы не раз пользовались этой привилегией. Ведь, боже милостивый, Робеспьера, Марата и Дантона еще и не видно было в тумане грядущих времен!..
Да и у нас тоже аристократия своевольничала, силой вымогала у короля привилегии и давила, мучила, поедом ела народ. Но в одном из трансильванских дворов с украшенными шпилем воротами в эти годы уже бегал, резвясь, белокурый мальчонка, который, придет время, и появится под стенами феодальных замков и крепостей во главе вооруженного косами разъяренного крестьянства *.
А пока королю одному приходилось тягаться с магнатами. Как только наступал мир, место внешнего неприятеля заступали они. Но, поскольку все годы царствования Матяша были полны войн, не мог он обойтись без их помощи.
Так, постоянно окруженный врагами, — и в мирные дни, и в годы войн, — забыл король про Селище, вероятно, никогда и не вспоминал о нем.
Лишь один-единственный раз попалось ему на глаза это название, неожиданно вынырнувшее из глубин великих событий. Его величество тогда правил страной уже из Вены *. Палатин предоставил ему на рассмотрение проект, подробно излагавший мирные условия, предложенные турецким султаном.
Среди множества пунктов турецкого проекта Матяш встретил и такой:
«…Его величество султан уступает все находящиеся в его руках венгерские крепости с их владениями, желая взамен только один населенный пункт в Трансильвании — село Селище».
— А это еще что такое? — спросил удивленный король. — Или он с ума спятил? На что ему одно это село?
Палатин улыбнулся:
— Что ж, ваше величество, знает кошка, где сало положено! Султанские лазутчики пронюхали, что в Селище живут красивейшие женщины и девушки мира, так что султан сможет беспрерывно пополнять и освежать свой гарем.
Король с шутливым упреком покачал головой.
— И вы, сударь, до сих пор скрывали от меня это?
— Зато сейчас, после того как я сообщил вам… — вывернулся палатин.
Король, сидевший в своем кресле, украшенном львиными головами, вместо ответа только показал на свои ноги, укутанные до самых колен в теплое одеяло.
— Вот с кого ответ спрашивай. Ответчиком была его подагра.
1901
ПРОДЕЛКИ КАЛЬМАНА КРУДИ
Перевод Г. Лейбутина
Разбойников, с которыми в свое время не могли совладать комитатские власти, осилили дурные женщины, изгнавшие их, по крайней мере, из литературы. Ныне рассказы о разбойниках у нас уже в диковинку. И не потому совсем, что перевелись разбойники (тогда бы ими снова занялись любители редкостей — писатели), а потому, что женский грех, разврат, расцвел вдруг таким пышным цветом, что писатели попросту не успевают его изобличать. Неиссякаемая эта тема, и какая модная к тому же! Если бы сейчас вдруг случился новый всемирный потоп и современный Ной, спасая книги нашего века, собрал бы их в своем ковчеге, будущее человечество, прочтя их (если бы оно осилило столь тяжкий труд), пришло бы к неизбежному выводу, что смытый потопом мир был, собственно, огромным домом терпимости.
