нравилась, как считает Ю.Н. Жуков, прежде всего подготовка к принятию новой Конституции. В ее проекте был отказ от жесткого классового принципа…
Хотелось бы возразить Жукову: вряд ли можно называть крупных советских руководителей 30-х годов непреклонными, несгибаемыми большевиками. Они во многом превратились в очень важных вельмож. Такое превращение в течение пятнадцати послереволюционных лет вполне естественно. Логично предположить, что возникновение «Клубка» не случайно относится к тем годам, когда страна испытывала серьезные трудности, руководящее положение Сталина оказалось под угрозой, а его генеральная линия (прежде всего во внутренней политике) стала вызывать серьезные сомнения. О замене Сталина и его сторонников думали не только партийные лидеры.
Вспомним события 1933 года в Германии: приход Гитлера к власти и последовавший за этим разгром Германской компартии. Это было серьезнейшее поражение Коминтерна за все годы его существования: он потерял свою вторую по численности секцию в Европе. B немалой степени это поражение было вызвано директивой Сталина, которая требовала от немецких коммунистов вести борьбу с социал-демократами вместо создания в союзе с ними единого антигитлеровского блока. По-видимому, Сталин опасался, что в коммунистические ряды может проникнуть социал-демократическая «зараза».
С Германией у некоторых наших военачальников были давние связи, и не всегда простые. Так, Тухачевский еще в 1920-х годах занимался разработкой планов возможной гражданской войны в Германии.
В секретном письме германского военного министра Фишера от 7 января 1926 года говорилось: «…Мы более всего заинтересованы в том, чтобы вскоре приобрести еще большее влияние на русскую армию, воздухофлот и флот». Следовательно, к тому времени влияние это было уже немалым. Далее Фишер предлагал искать «через Уншлихта (зам. Ворошилова. – Авт.) пути к Ворошилову и к тов. Тухачевскому».
В 1932 году Тухачевский разрабатывал план операции по разгрому Польши (у него были свои счеты с Польшей, чьи войска в 1920 году наголову разгромили возглавлявшуюся им армию), в котором он предусматривал нанесение «ударов тяжелой авиации по району Варшавы». Тухачевский вообще питал пристрастие к тяжелой авиации. Это никак не соответствовало реалиям будущей войны, в которой огромную роль сыграли истребители и пикирующие бомбардировщики.
Вместе с тем Тухачевский подчеркивал: «…я не касался ни Румынии, ни Латвии. Между прочим, операцию подобного рода очень легко подготовить против Бессарабии».
Такое агрессивное настроение было достаточно характерно для целого ряда крупных советских военачальников тех лет. Они вольно или невольно поддерживали линию Троцкого на «экспорт революции». Их раздражала «примиренческая» позиция Cтaлина, стремившегося мирным путем построить социализм в одной отдельно взятой стране. Были известны симпатии Тухачевского к Германии. Он долго курировал секретное советско-германское сотрудничество в военной области (существовало до прихода к власти Гитлера). После официального прекращения этого сотрудничества 13 мая 1938 года (фактическое прекращение произошло раньше) на прощальном приеме германской военной делегации Тухачевский заявил:
– Всегда думайте вот о чем: вы и мы, Германия и СССР, можем диктовать свои условия всему миру, если будем вместе.
Немало высокопоставленных немецких военных разделяло такое настроение. Они с немалой долей неприязни смотрели на политические «игры» фюрера. Их не устраивала идейная конфронтация между Гитлером и Сталиным. Так что Тухачевский высказал в значительной мере и их точку зрения на необходимость тесного сближения вооруженных сил Германии и СССР. Осуществить это можно было только после свержения неуступчивых вождей.
И Гитлеру, и Сталину следовало опасаться военного переворота. Причем германским и советским военным, не обремененным тяжелым идеологическим грузом и предпочитавшим наступательные операции, не трудно было сговориться между собой. Это подтверждают слова Тухачевского, обращенные к германским коллегам:
– Не забывайте, что нас разделяет наша политика, а не наши чувства, чувства дружбы Красной Армии к рейхсверу.
Совсем иначе относился Тухачевский к Франции. Вот выдержка из рапорта французского военного атташе от 20 апреля 1933 года:
«13 апреля – представление вице-комиссару обороны Тухачевскому. Прием корректный, но холодный. По истечении нескольких минут Тухачевский перестал поддерживать беседу…
Тухачевский… долгое время пленный в Германии, представлял Красную Армию на маневрах рейхсвера, известен также как одно из орудий германо-русского соглашения… известен и своими крайне антипольскими настроениями».
Французы тоже без теплоты отзывались о нем. Офицер Французской контрразведки П. Фервак, товарищ Тухачевского по плену, достаточно проницательно отмечал: «У Тухачевского не было натуры Бонапарта. Этому молодому двадцатипятилетнему офицеру не хватало силы, «практицизма», соответствующей «школы», «культуры». Он не думал о тех необходимых жестоких уроках и задачах, которые мечтал и желал преодолеть. Это был мечтатель и фантазер. Он шел туда, куда влекло его собственное воображение».
Многие биографы Тухачевского с восторгом отзывались о его культуре, образованности, военно-стратегических талантах. Все это – голословные утверждения. Как стратег и полководец он вообще себя не проявил, поскольку поднимался с головокружительной быстротой по служебной лестнице благодаря протекции Троцкого, Енукидзе и умению угодить начальству. Быть может, он являлся крупным теоретиком военного дела и великолепным преподавателем? Однако он даже не имел высшего военного образования, а вдобавок и надежного опыта рутинной работы на должности командира батальона, полка, дивизии.
Нередко Тухачевский не умел грамотно сформулировать даже тривиальные мысли. Так, на ХVII съезде ВКП(б), выступая 4 февраля 1934 года, он завершил свою речь словами: «Товарищи! Я уверен, что мы сумеем овладеть чертежным и контрольно-измерительным хозяйством и правильным, дисциплинированным техническим контролем… И я не сомневаюсь, что под напором нашей партии, под напором Центрального Комитета, под руководящим и организационным воздействием товарища Сталина мы эту труднейшую задачу выполним и в случае войны сумеем выдвинуть такие гигантские технические ресурсы, которыми обломаем бока любой стране, сунувшейся против нас».
Интересно, каким образом даже под напором партии и под воздействием Сталина он собирался «обломать ресурсами бока любой стране»?
Все это определенно отдает крикливой демагогией и лицемерием, если учесть, что в том году Тухачевский держал в своих руках главные нити антисталинского заговора. Впрочем, эту ложь в данном случае можно считать военной хитростью, дурно пахнущей дымовой завесой.
О способности Тухачевского менять убеждения в угоду целесообразности говорит отзыв о нем ответственного сотрудника штаба сухопутных войск рейхсвера полковника Х. Миттельбергера: «Он является коммунистом исключительно по соображениям карьеры. Он может переходить с одной стороны на другую, если это будет отвечать его интересам. Здесь отдают себе отчет в том, что у него хватит мужества, способности и решимости пойти на риск разрыва с коммунизмом, если в ходе дальнейшего развитая событий ему это покажется целесообразным».
Можно было сказать кратко: «беспринципный карьерист».
Его умение нравиться начальству – даже иностранной армии – отметил в своих воспоминаниях немецкий генерал К. Шпальке. И в то же время, по его словам: «Менее приятное впечатление он, видимо, оставил у общавшихся с
