каждый радуется им, и его речи создают чувство близости между народом, который их слушает, и человеком, который их произносит.
Впрочем, Сталин, в противоположность другим стоящим у власти лицам, исключительно скромен. Он не присвоил себе никакого громкого титула и называет себя просто секретарем Центрального Комитета. В общественных местах он показывается только тогда, когда это крайне необходимо…
Сталин выделяется из всех мне известных людей, стоящих у власти, своей простотой. Я говорил с ним откровенно о безвкусном и не знающем меры культе его личности, и он мне тоже откровенно отвечал. Ему жаль, сказал он, времени, которое он должен тратить на представительство. Это вполне вероятно: Сталин – мне об этом много рассказывали и даже документально это подтверждали – обладает огромной работоспособностью и вникает сам в каждую мелочь, так что у него действительно не остается времени на излишние церемонии…
Я указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты – да еще какие! – в местах, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что эти люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием, да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его…»
Столь долгое цитирование не имело бы никакого смысла, если бы его целью была демонстрация частного мнения писателя. Ведь писатель, даже умный, может ошибаться (чуть позже Фейхтвангер существенно изменил свою точку зрения). Дело в том, что дальнейшие исторические события полностью подтвердили верность именно этих, первоначальных суждений писателя, сложившихся при очном знакомстве со страной и ее руководителем. Самое бесспорное из этого ряда событий – победа советского народа в Великой Отечественной войне. Если не учитывать этого очевидного факта, то можно измышлять что угодно по поводу взаимоотношений Сталина и народа.
Итак, еще раз повторим: убить народного вождя – совсем не то, что убить тирана. Решиться на такое деяние можно только из-за каких-то очень веских оснований. Судя по явно сфабрикованным слухам о плохом здоровье Сталина и возможности его скорой смерти, заговорщики явно намеревались убить Сталина, но не хотели, чтобы об этом узнали широкие массы. Они хотели повторить сценарий убийства Павла I: мол, Сталин умер, и ввиду опасности войны власть перешла к группе прославленных военачальников.
Культ личности Сталина не только укреплял его авторитет и власть, но и в немалой степени становился гарантией безопасности вождя. Заговорщики должны были это понимать. Тем более что и сами они многократно и прилюдно произносили здравицы, изливали свои восторги в адрес Сталина и клялись ему в преданности. Если бы заговорщики (скажем, Тухачевский, Якир или Гамарник) осмелились застрелить Сталина, то они предстали бы перед партийными и беспартийными массами как предатели и подлые лицемеры.
Наконец, обратим внимание на выставленный Р. Конквистом довод против возможности заговора: «Дело не в том, что люди поверили конкретным обвинениям. Некоторые из них, как выяснилось позднее, были абсолютно невообразимыми – например, что Якир и Фельдман, оба евреи, работали для нацистской Германии. Допустимым выглядел лишь центральный тезис о том, что генералы собирались ополчиться против Сталина».
Вроде бы тогда все дело только в личной неприязни? Но ведь «германский след» в заговоре прослеживается определенно. Так в чем же дело?
Нам кажется, Конквист невольно или сознательно забывает о том, что речь идет о Германии 1934–1936 годов, когда Гитлер еще только укреплял свою власть, а потому вынужден был сотрудничать, например, с еврейскими банкирами, предпринимателями, деятелями культуры и науки, которые составляли очень влиятельную и обширную прослойку германского общества.
Но главное даже не в этом. Гитлеровскую идеологию не разделяли некоторые влиятельные германские военачальники, для них главным была не идея расового превосходства арийцев или будущего торжества сверхчеловека (как для большевиков – идея диктатуры пролетариата и торжества коммунизма). Они были суровыми прагматиками и верили в могущество германской военной машины, воинственность немецкого народа и величие той Германии, какая есть, а не мифической, образ которой воспевала геббельсовская пропаганда.
Этим военным не было дела до идеологических разногласий между Гитлером и Сталиным. Они прекрасно понимали, что объединение вооруженных сил Германии и СССР обеспечит им превосходство над любым противником, а война между этими двумя державами погубит одну из них и обескровит другую.
Такова была идеологическая основа, объединяющая обе группы высокопоставленных военачальников Красной Армии Советского Союза и рейхсвера, и нельзя сказать, что она была глупа или фантастична. Напротив, она представляется вполне логичной и оправданной.
Для организации заговора маршалов и генералов имелись веские причины и основания. Но еще более серьезные причины и основания были для того, чтобы этот заговор не реализовался.
Конечно, оценить сложившуюся тогда ситуацию несравненно легче в наши дни, чем в то время. История основана на логике и определенных закономерностях, которые легче всего сознаются ретроспективно. Как сказано в одной английской эпиграмме:
Мятеж не может кончиться удачей:
В противном случае его зовут иначе.
Досье Бенеша
Говорят, 8 мая 1937 года президент Чехословакии Бенеш передал Сталину через посредников копии документов, доказывающих существование в СССР военного заговора и с указанием имен главных заговорщиков. Якобы это «досье Бенеша» (назовем его так) послужило поводом для обвинения Тухачевского, Якира, Гамарника и других в измене Родине.
Надо сразу сказать, что до сих пор это загадочное досье не обнаружено. Вот что сообщили «Известия ЦК КПСС» (1989, № 4): «Ни в следственном деле, ни в материалах судебного процесса дезинформационные сведения зарубежных разведок о М.Н.Тухачевском и других военных деятелях не фигурируют, – говорится в материалах Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями. – Свидетельства о том, что они сыграли какую-либо роль в организации «дела военных», не обнаружено».
Однако все это не исключает того, что эти документы – подлинные или фальшивые – существовали и даже где-то хранятся поныне. Их могли показывать обвиняемым, чтобы принудить их к показаниям, а затем засекретить и не прикладывать к другим материалам, дабы не выдать источник информации (им вполне мог быть все тот же «Фермер» – генерал Скоблин).
Было ли вообще это досье?
Согласно наиболее распространенной версии, история его такова. Шеф службы безопасности (СД) по указанию Гитлера распорядился изготовить фальшивые документы, изобличающие видных советских военачальников в заговоре с целью свержения Сталина и его соратников. Они вошли в тайный сговор с группой немецких генералов, противников нацистской идеологии. Об этом якобы сообщил Гейдриху тайный агент СД белогвардейский генерал Скоблин.
Для того
