убегающего солдата, крякнул, будто гору взвалил на плечи. Взял у Макарова бинокль и отправился к командиру пехотной роты. Он шел в рост, не маскируясь от глаз противника, как это сделал Васюков, побежав к коню. Такой дерзостью солдат подал мысль комбату: а не выманить ли своей демаскировкой охранение противника на открытый бой? С этой мыслью комбат и пришел к Лободину.
— Если б знать точнее их силы, — раздумчиво проговорил в ответ Лободин.
— По донесению дивизионной разведки, в охранении — с десяток танков и четыре бронетранспортера в пехотой и легкими минометами, — не нажимая на свой план, напомнил Невзоров.
— Разведка, она всякая бывает, — неопределенно сказал Лободин, поднося к глазам бинокль, ровно сам собрался считать танки. — У меня, Григорь Никитич, — опустив бинокль, пехотный капитан стал загибать пальцы, — девять бронебоек, тридцать шесть автоматов и винтовок да мой автомат — тридцать седьмой, десятка три гранат. Видел, с ними ушли ребята вперед?.. Пара ручных пулеметов. Третий покорежило. Вот и вся мощь! — Лободин нажал на слово «мощь» и задумался.
— А под Щиграми с чем оставался? Вспомни!.. А ведь выдюжила тогда твоя «царица полей», — Невзоров, отдавая должное храбрости пехоты, тем заставил похвалить и своих артиллеристов.
Лободин улыбнулся откровенной хитрости Невзорова и, в свою очередь, похвалил батарею:
— Если б не ваш огонек, может, сейчас тут сидели другие, счастливее нас.
— Ну, ну, капитан, не прибедняйся.
Оба командира, прошедшие с боями бок о бок сотни километров, теперь, по нужности дела, подсчитывали прошлые потери, откровенно тревожась за судьбу своих людей. Любые пополнения не давали того качества, какое обреталось бывалыми, закаленными в схватках солдатами и которые были оставлены на полях сражений.
— Как же будем, капитаны? Выманивать иль выжидать? — спрашивал себя и Лободина Невзоров. В бинокль поискал по закраинкам прилеска солдата Васюкова. Нет, его и след простыл. И в стороне противника пока без перемен.
Решили ждать Васюкова. Что он скажет?..
Глава седьмая
Битый час томились в неизвестности комбат Невзоров и пехотный командир Лободин.
Неясность в обстановке путала их планы, сбивала с толку. Они ждали солдата Васюкова: с чем-то он вернется из разведки?
Васюков, бросив коня у орешника, явился на НП так же скрытно, как и ушел в разведку. Но докладывал он сумасбродно и говорил больше о том, как бы он на месте немца обманул и пехоту Лободина, и своего комбата.
— Я, бы перво-наперво пустил в лобовую пехоту — автоматчиков, что на бронетранспортерах. Но пустил бы пехом и врассыпную, чтоб ваша батарея, товарищ капитан, не накрыла бы меня, значит, навесным. По одиночкам, когда вроссышь, я знаю, вы пулять не будете — больно до снарядов жадные. Пока бы вы с товарищем капитаном, — Васюков кивнул на Лободина, который пришел на НП к Невзорову для выяснения обстановки, — валандались с пехотой, да то, да се, танкам бы я приказал идти вон той луговиной за перелеском, — солдат показал в левую сторону, ее, правда, отсюда не видать даже в эту штуковину, — Васюков тронул на груди отданный комбатом бинокль. — Там, я пробовал, дернина крепкая, машины за танками пройдут запросто. А на случай пробуксовки заправщиков кинул бы рядом с машинами бронетранспортеры из-под пехоты — для буксировки при заторах. Вездеходы-то, я подсмотрел, все на гусеничном ходу — они и по пашне черта проволокут, а по лугу им раз плюнуть... Обойду батарею и — на дорогу к Синяевке. И значит — ваша не пляшет, товарищ капитан!
— Ну, ну, стратег мне нашелся... Слева-то Невзоров их батареей встретит. Ты у меня там и носа не просунешь, — комбат походя обдумывал свой контрплан срыва обходного маневра противника.
— Ай, не скажите. Я охмурю и тут вас: танки-то не все пущу, а штук пять. Какие потяжелее, направлю правой стороной, ежели, конешно, от нас смотреть. Там овраг, правда, но тяжелые у меня за милую душу пройдут, эт не ваши копытные тягачи. Ну, значит — раздавлю расчет ваших любимых и непробиваемых Марчука с Сивашовым и ударю изо всех пушек и пулеметов по ж... батареи. Стволы-то, вы сами сказали, развернете влево, на основные силы, так ведь? Вот как раз в зад-то вам и фугану из танков. Вы у меня покрутитесь тогда.
— В тыл, а не в зад, — сам не зная для чего, Невзоров поправил солдата, занятый какими-то своими думами.
— Один хрен: что в лоб, что по лбу.
— Сколько ж танков-то у тебя? — спросил комбат Васюкова, сердито покосившись, будто перед ним и в самом деле стоял немецкий офицер.
— Я не считал, через лес не проглядишь с коня. Разведчик Томашов считал с верхотуры. Я у него был... Десять — двенадцать насчитал он, как видел, значит. Заправщиков, тех много. Вездеходов — две пары, солдатов на них — тьма, что веснушек у рыжей девки.
— Ну вот что, генерал хороший, выдвинешься на коне на край прилеска и будешь вести наблюдение за неприятелем. Чуть что — пулей сюда! Посматривай и за Томашовым. Сигналы его знаешь?
— Ага! То есть, слушаюсь, — поправился Васюков.
— Уставчик хромает у тебя, генерал. Ох, погоди...
— Опосля войны я его назубок, товарищ капитан, — отбоярился шуткой солдат, но тут же серьезно сказал, что хотел сказать в первую очередь: — Разведчик Самохвалов просил передать, что оттуда больно заметно нашу пехоту и вас тоже, товарищ капитан. Маскировочка, значит, хромает. Немец уже засек это дело.
— Жив, что ли, Самохвалов-то?! — обрадовался Невзоров, схватив за грудки Васюкова.
— Не-е, помер. Только сейчас помер. На коне привез его, снял, а он взял да помер. Видите, раненый он весь? Все из него на меня вытекло.
Невзоров только теперь увидел, что полы шинели и сапоги Васюкова вымазаны кровью, на плече у него два автомата, на груди два бинокля.
— Снял с коня, а они говорит: попроси комбата, вас то есть, чтоб матери не писал о смерти его. Чтоб после войны написал, значит. А то исплачется вся и до победы не доживет. Она, говорит, у меня такая. Сказал, значит, и помер... Там он, — Васюков
