с народом. Солдатам сейчас в бой, а она инженерные работы развернула. Поздно, поздно, девонька, лоск наводить... Я и так позволил для вас лишнее, незаконное...
А что «незаконное» — командир роты не нашелся и добавить.
— Я для вас тоже позволяла кое-что лишнее, — с какой-то заносчивой ухмылкой напомнила Ольга Лободину. А чтобы стало ясно, что такое «кое-что», для постороннего артиллерийского капитана, она приняла независимый строгий вид и с деловой озабоченностью договорила: — Тринадцать бойцов вам оставила в строю. А у них не легкие ранения, и место им в лазарете, а не в окопах, товарищ капитан. Меня за них по головке тоже не погладят, если проверка выпадет. А вы — «лишнее... незаконное...»
— Ну, ладно, ладно. Они же сами остались, по своей воле, а не по вашей милости, товарищ санинструктор, — в шутку и не в шутку парировал Лободин.
— Для раненых — я начальник, а не вы и не их воля, — заносилась все больше Ольга, чувствуя уступчивость командира. Но вскоре, переменив тон, стала просить Лободина: — Товарищ капитан, миленький, прикажите, чтобы выделенные санитары в отделениях получили у меня сумки. А то отбояриваются от них, как черти от ладана. Распихают пакеты по карманам — и вот они, санитары готовые. Не по форме все это: санитар есть санитар, а стрелок он уже потом.
Последние слова Ольга проговорила, теряя уже свою наступательность. О сумках вспомнила просто так, чтобы хоть маленько уважали санитарную службу. Она поймала снисходительную улыбку командира роты.
— Да ну вас! Вы только и знаете насмехаетесь надо мной, — плаксиво выпалила санинструктор, застыдилась и убежала к себе в землянку, бросив на ходу последний свой «козырь»: — Скажу Константину, он построже вас скомандует им. По две сумки запросят... Как миленькие!
— Тот скомандует, — Лободин сказал это уже для Невзорова и как-то долго посмотрел в сторону солдатских окопов.
Невзоров видел, как легко побежала девушка с тяжеленной сумкой на плече. Косы вывалились из-под каски и раскатились по шинели упругими смоляными жгутами.
Глава пятая
Под зоревой благовест утра по-над облаками проплыли с гибельным грузом бомбовозы. Жадно загребая винтами воздух, они прошли невидимо, высоко. Такие пролеты бомбардировщиков противника над фронтом, однако, не пугают окопников. Но тогда еще пуще начинают страдать души солдат, когда война свою изуверскую работу переносит к их родимым избам, где тоскуют по отцам ребятишки, изнывают в мужицкой работе женщины, старики и подростки. Самолеты несли поруху всему, что так трудно досталось России от старых веков и что сделано новой, совсем не долгой еще советской жизнью. Так и казалось, что не бомбы в железных утробах самолетов, а готовые могилы, гробы и кресты, которые через час-полтора фашисты рассеют под снеговой шумок на тоскующие о покое поля России.
Прошитые моторным жаром тучки еще раз просыпались мокрым слезливым снежком и ушли прочь за самолетами. Развиднелось как-то неожиданно. И Невзоров в окулярах стереотрубы тут же засек ракету разведчика-наблюдателя. Хвостатой кометкой она свалилась с неба на поворот дороги, откуда должна показаться вражеская колонна. Капитан побудил вновь задремавшего телефониста и передал команду готовности на батарею. Зашевелилась и пехота. По надульникам бронебоек, что высовывались из маскировочных кустов, было видно, как спросонья солдаты ладили ружья к боевой изготовке. С касок послетал снежок, и предательски обнажилась вся коленчатая цепочка окопов бронебойщиков и автоматчиков. Невзоров с досадой поглядел на уплывающие охвостья снеговых тучек, представил, как может осложниться бой при такой слабой маскировке, как неминучи потери для пехотной роты и для его батареи. Комбат умел и любил воевать, однако, как и всякий солдат, всегда боялся смерти. Но не жизни своей ему было жалко, а душа разрывалась оттого, что люди умирали как раз там, где надо было жить, жить, хотя бы ради себя. Убережется солдат — все уцелеет: и земля и люди. Падет он — все рухнет. Вот почему такой страшной представлялась Невзорову солдатская смерть в окопах. Но, по характеру своему, он считал нелишним, чтоб солдат «понюхался» бы со смертью, обязательно «пошептался» бы с нею с глазу на глаз, но остался бы живым. Злой солдат — вдвойне солдат.
Оглядывая пехотные окопы, Невзоров представлял и своих батарейцев, силился вспомнить каждого в лицо. И как-то взволновался, когда вдруг почувствовал, что не может этого сделать. Солдаты виделись ему общей шинельной массой у своих пушек. Оказывается, думать и заботиться о людях вообще куда проще и легче, нежели о каждом человеке. Как нечаянно пришло это мудрое и cтрашное открытие! Такое, наверное, может быть лишь на войне.
* * *
Невзоров еще раз вызвал к аппарату старшего на батарее Лампасова.
— Доложите о готовности, сверьте часы... У Невзорова — семь тридцать пять, — комбат говорил строго, внятно, не торопясь. При команде «огонь» он велел послать по три снаряда беглым из всех орудий. Прицел и уровень — по первому орудию, из которого уже был послан пристрелочный снаряд. И еще приказал комбат: связного Никитку посадить на лошадь и через него держать связь со вторым расчетом сержанта Марчука.
— Понял. Есть! — лейтенант Лампасов заверил командира, что все будет исполнено.
Расчеты заняли свои места у орудий.
— Чтой-то расщедрился наш генерал, — солдаты нередко своего комбата в шутку звали «генералом», — ажник по три снаряда отпустил. Не жирно ли для первого залпа?
— Он тебе все подсчитает...
— У него: бухгалтерия завсегда в аккурате...
— Прекратить разговоры! — заругались взводные на огневиков. — Командирам орудий доложить о готовности!
— Первое готово!
— Третье готово!
— Четвертое готово!
Второе орудие стояло почти в версте от батареи — справа. Никитка погнал лошадь к расчету Марчука передать приказ отца: «Действовать самостоятельно. Встречать танки, в случае прорыва, прямой наводкой. Стоять насмерть!»
Все было понятно смекалистому Никитке, кроме слов «стоять насмерть!». Отец прихлестывал эти жуткие слова к любому своему приказанию. Никитка не любил слово «смерть», он боялся его, не понимал и не хотел понимать.
Никитка был послушным и исполнительным связным. Но сейчас ему страх как не хотелось покидать батарею. Как уйдешь, если наводчики обещали ему при стрельбе с закрытой дать «стрельнуть» из пушки. Дело нехитрое — дернуть за шнур или даже нажать
