капонир — его ящичек наконец «взорвался», беспокойно зазуммерил.
— Я — «роза», я — «роза», слышу хорошо... Есть «огонь»! — Смачков задушил в кулаке недокуренную «буржуйскую» папиросу и по-невзоровски приказно гаркнул на склонившихся к нему офицеров:
— Пятому — ого-о-нь!
— Батарея, к бою! — подал команду командир первого взвода Лампасов, он же и старший на батарее.
— Расчеты, к бою! — прошлась команда командиров орудий по огневой позиции. Клинья казенников железно клацнули почти одновременно.
Выше голосом еще раз вскинулся лейтенант Лампасов:
— Батареей! Гранатой осколочной!.. Три снаряда — беглым... Огонь!
Небо обрушилось на землю таким обвальным гулом, словно не батарея ударила, а целый фронт ахнул. Из всех стволов разом. Лес сквозно простонал эхом. С ближних дубков осыпалась последняя листва. Завздыхало вокруг, заохало...
Глава шестая
Лошади с заброшенными на спины вальками стояли поупряжно в прилеске с торбами на мордах и дожевывали свою невеликую долю овса — НЗ старшины Орешко, который расщедрился после «критики» солдат за сахар. Ездовые, покуривая возле коней, в глаза хвалили старшину, и закидывали удочку насчет «фронтовых». Зима давно приспела, а водку все еще не давали. Солдаты, не стесняясь, поругивали тыловиков-снабженнцев за плохой подвоз.
— При наступлении с подвозом всегда плохо...
Батарейный залп оборвал наладившийся было мирный солдатский разговор. Кони запрядали ушами, зафыркали в торбы, заработали хвостами и копытами, будто на них налетели оводья. Ездовые побросали самокрутки, отобрали корм у коней, зарядили карабины — все как надо. Могла последовать любая команда: «На передки!», «К орудиям!», на марш, на смену позиций, отходить иль наступать. От разворотливости ездовых иной раз решалось дело или проваливалось. Орудийные кони должны всегда быть «на копытах» — неписаный закон артиллеристов.
Без упряжки стоял один Братун. Он уже не годился ни в коренную, ни в выносную пару. По странности дела, приказ Невзорова — пристрелить коня — оставался пока невыполненным, и смертельно раненный Братун продолжал жить, хотя не мог уже одолеть и корма. Он окровянил овес, изгваздал торбу, а жевать не было сил. У него отобрали корм и оставили в одиночестве. — Его ездовой Алеша Огарьков, заменивший Серёню Хороводова, теперь работал в расчете Марчука — там не хватало подносчиков. Вроде бы все покинули некогда сильного и мужественного Братуна, даже пристрелить некому.
Когда ударили орудия и пушечная дрожь прошлась по утреннему лесу, встряхнув от невеселых дум коня, Братуну полегчало. От раны отлегла боль, да и кровь замирилась в жилах, пошла медленнее, даже не струйкой. Братуну захотелось гоготнуть своим копытным собратьям, стоявшим кучкой поодаль, но у него не получилось. Он широко зевнул и вышиб из ноздрей лохмы загустевшей крови. И забилось сердце, как при галопе, в полный мах. Свежо задышалось, будто под шкурой загуляли сквозняки, а с копыт сошла дорожная тягота.
На батарее после залпа ждали новой команды. Комбат, чувствовалось по заминке, остался недовольным первым ударом, но в трубку порой весело матерился:
— Так их, Невзоров, мать их в душу!..
Однако через секунды услышали от него и другое:
— Кто не довернул орудие?! Проверить прицелы, раззявы чертовы!
Офицеры на батарее сами бросились к орудиям. На панорамах стояло все по заданной команде. Докладывать об этом Лампасов не стал. Он понял, что Невзоров остается Невзоровым: не может он, чтоб не нагнать острастки даже тогда, когда все идет заведенным порядком и будет удача. И хоть натуру комбата знали все огневики, они все же начинали работать еще собраннее и точнее.
— Пятый, что притих?.. Молодцы, говорю!.. Снаряды, снаряды берегите. У Невзорова не арсенал бездонный! — ворчал комбат, как теща на расточительного зятя. Но по тону и нелепости разговора на батарее чувствовали, что комбат мучается над каким-то решением.
* * *
Разведчик-наблюдатель, по торопливости иль по слабости духа, подал сигнал прежде времени. Он зажег ракету, как только голова колонны противника вывернула на поворот дороги и почти поравнялась с деревом, с которого сам вел наблюдение. Это, однако, не было трусостью — разведчик вызвал огонь и на себя. Но приказ комбата он не выполнил. Наблюдатель обязан был пропустить головные танки и засветить ракету, когда поворота достигнут машины-заправщики. Танки навесным, да еще осколочной гранатой, не возьмешь. Комбат и злился и радовался: ударили точно, но вхолостую, хотя и не без пользы — танки молниеносно рассредоточились и застыли на заснеженной окраине дальнего лесочка, откуда выходила одна-единственная дорога. Рассредоточились и укрылись за первыми деревьями. Невзоров ждал повторвого сигнала, рассчитывая, что разведчик, поняв свою оплошность, даст еще ракету, когда подтянется транспорт с горючим.
Напрасно ждал. Командир отделения разведки младший сержант Макаров, которому Невзоров поручил следить за сигналами наблюдателя, вдруг доложил, не отрываясь от стереотрубы:
— Наблюдатель Самохвалов покинул свой пост!
Невзоров поднял бинокль к глазам, но тут же опустил и подошел к стереотрубе, убедился, что сосна, на которой десять минут назад серенькой птичкой виделся разведчик Самохвалов, стояла пустой.
— Так и есть — ссадили, — с досадой проговорил комбат.
Невзоров повернул стереотрубу в сторону второго наблюдателя. Разведчик Томашов был на своем месте. Но сигналов он не подавал. Неясность и неопределенность обстановки на фронте — страшнее танков, сильнее самой войны. На какой-то миг Невзорову показалось, что его оглушили и вырвали глаза.
Командир пехотной роты капитан Лободин, чей окоп находился на расстоянии полуголоса от НП артиллеристов, тоже смотрел в бинокль и не понимал, что случилось.
— Григорь Никитич, — Лободин окликнул Невзорова, — не послать ли мне своего бойца на разведку, а?
— Пехом-то? Да он пока туда-сюда, неприятель нас на тот свет заведет...
Слово «неприятель» Невзоров любил употреблять, когда он, уже приняв решение, обдумывал его, любовался им, и честолюбие комбата начинало гореть сухим костром. Нарочито громко, чтоб хорошо слышала и пехота, Невзоров передал через телефониста приказание на батарею:
— Лампасов, солдата с конем — пулей ко мне. Да попроворнее какого... Васюкова, Васюкова мне!
Васюков, бывший повар из штаба, списанный в огневики за пьянку, прибыл в батарею месяц назад и как-то быстро прослыл в артдивизионе и батарее не в меру нагловатым и хитрым солдатом, но честным в огневой работе. Как-то однажды, недели две назад, когда батарее вышла нечаянная
