отсюда. Но тогда я не узнаю, что у доктора Шилдс есть на меня.
«Сегодня утром я видел твое досье на ее письменном столе наверху, — сказал Томас. — Оно лежало на папке Эйприл».
Наконец-то я знаю, где искать ту неуловимую папку, что я видела в офисе доктора Шилдс во время наших самых первых бесед. Ту самую папку, которую Бен посоветовал мне найти.
«Ты в него заглядывал?» — спросила я Томаса.
«Времени не было. Она спала, но могла проснуться в любой момент».
В досаде я зажмурилась. Да, теперь я знаю, где доктор Шилдс хранит мое досье, но что толку? Достать его я все равно не могу.
И тут Томас заявил: «Я помогу тебе пробраться в дом».
По его тону я сразу поняла, что им движет не сострадание ближнему.
«Но только если ты согласишься сфотографировать для меня все записи Лидии об Эйприл. Они нужны мне, Джесс».
И лишь когда мы завершили наш телефонный разговор, меня осенило, что, видимо, поэтому Томас и притворяется, будто все еще любит доктора Шилдс: он лелеет надежду заполучить досье Эйприл.
Миновало всего несколько минут с тех пор, как я вошла в дом доктора Шилдс, но мне кажется, что я стою в оцепенении гораздо дольше. Наконец я делаю десять шагов вперед. Теперь я у подножия лестницы, но заставить себя подняться наверх не могу. Даже если это не ловушка, с каждым шагом я буду только глубже увязать в этой трясине.
В доме тихо. Слышно только шипение радиатора, который находится где-то рядом.
Нужно что-то делать, и я ставлю ногу на первую ступеньку. Она стонет.
Поморщившись, я продолжаю медленно подниматься. Глаза уже привыкли к полумраку, но я стараюсь твердо ставить ноги на каждую ступеньку, чтобы не оступиться.
Наконец я на верхней площадке. Стою, не зная, куда повернуть. Коридор тянется и вправо, и влево. Томас сказал только, что кабинет доктора Шилдс на втором этаже.
Откуда-то слева сочится свет. Я иду в ту сторону.
И вдруг гнетущую тишину разрывает трезвон моего телефона.
У меня душа уходит в пятки.
Я роюсь в кармане куртки, но перчатка на руке мешает ухватить телефон, постоянно выскальзывающий из ладони.
Снова звонок.
Что-то пошло не так, лихорадочно думаю я. Томас хочет предупредить, что они возвращаются домой раньше времени.
Но когда я наконец вытаскиваю телефон, на дисплее вместо кодового обозначения Томаса — «Сам» — три последние буквы в его имени, записанные в обратном порядке, — я вижу маленький кругляшок с улыбающимся лицом матери.
Пытаюсь сбросить вызов, но сенсорный экран не реагирует на палец, зачехленный в кожу перчатки.
Зубами силюсь стянуть перчатку с руки, а телефон звонит в третий раз. Кожа липнет к вспотевшей ладони. Я тяну сильнее. Если наверху кто-то есть, он уже наверняка знает, что я в доме.
Наконец мне удается перевести телефон в виброрежим.
Я замираю на месте, прислушиваюсь. Ничто не указывает на то, что в доме есть кто-то еще. Трижды сделав глубокий вдох, усилием воли я снова привожу в движение свои дрожащие ноги.
Иду на тусклый свет и прихожу к его источнику — к тумбочке у кровати доктора Шилдс. Это кровать Томаса и доктора Шилдс, поправляю я себя. Стоя в дверях, я смотрю на стеганое изголовье сине-стального цвета, на покрывало без единой складочки. Рядом с лампой лежит всего одна книга — «Миддлмарч» — и стоит маленький букетик анемон.
Уже во второй раз за сегодняшний день я вторгаюсь в чужое интимное пространство. Сначала это была комната Эйприл, теперь вот спальня доктора Шилдс.
Я отдала бы что угодно за возможность поискать новую информацию о ней — дневник, старые фотографии или письма, — которая помогла бы понять, что она собой представляет. Но я иду в соседнюю комнату.
Это кабинет.
Досье лежат там, где, по словам Томаса, он видел их утром.
Я торопливо подхожу к письменному столу и осторожно беру верхнюю папку — с ярлыком, на котором написано мое имя. Открываю ее и вижу ксерокопию моих водительских прав и биографические данные, что я сообщила Бену в самый первый день, когда по неведению изъявила желание принять участие в тестировании, надеясь заработать легкие деньги.
Я достаю телефон и фотографирую первую страницу.
Потом переворачиваю ее и разеваю рот от изумления.
Со второй страницы мне улыбаются лица моих родителей и Бекки. Я узнаю фото, распечатанное доктором Шилдс: оно с моей странички в «Инстаграме», где я разместила его в декабре прошлого года. Изображение немного расплывчатое, но я различаю край елки, что стояла в гостиной родительского дома.
В голове теснятся вопросы: зачем это нужно доктору Шилдс? Как скоро после нашего знакомства она скопировала снимок? И как получила доступ к моему личному аккаунту в «Инстаграме»?
Но у меня нет времени на размышления. Доктор Шилдс как будто всегда опережает меня на шаг. Меня гложет страх: мне кажется, она чувствует, что я здесь, и может вернуться домой с минуты на минуту.
Я продолжаю фотографировать содержимое досье, следя за тем, чтобы не путались страницы. Вижу распечатку двух своих компьютерных тестов. Пробегаю глазами вопросы:
Могли бы вы солгать без зазрения совести?
Опишите случай из своей жизни, когда вы решились на обман.
Когда-нибудь вам случалось наносить глубокую обиду тому, кто вам дорог?
Потом — два последних вопроса, которые доктор Шилдс задала мне перед тем, как предложила расширить рамки моего участия в ее исследовательском проекте:
Наказание всегда должно быть соразмерно тяжести преступления?
Жертвы вправе сами вершить возмездие?
Далее идут записи, записи, записи из блокнота, сделанные аккуратным грациозным почерком.
Не сопротивляйтесь… Вы принадлежите мне… Вы выглядите, как всегда, чудесно.
Меня тошнит, но я словно на автопилоте одну за другой перелистываю и фотографирую страницы. Я не позволяю себе оценить значимость того, что я вижу.
В щели между деревянными планками жалюзи струится свет приближающихся фар. Я холодею.
По улице медленно катит машина. А вдруг водитель со своего места заметил вспышки фотокамеры моего «Айфона»?
Я прижимаю телефон к ноге, пряча светящийся дисплей, и замираю на то время, что машина едет мимо.
Не исключено, что это кто-то из соседей, в тревоге думаю я. Возможно, этот человек даже видел, как Томас с Лидией вместе выходили из дома час назад. Если они заметили что-то подозрительное, то уже, наверно, звонят в полицию.
Но я пока не могу уйти. Еще не все сфотографировала. Я быстро перелистываю страницы, прислушиваясь к малейшему шуму, который мог бы указать на то, что
