камня полилось сияние. Тело разразилось корчами, в пальцы вливалась недобрая
мощь разбуженного демона. Лицо удлинилось, глаза засияли, с каждой судорогой
воин чувствовал приходящую силу, в голове разливалась алая морось, вены
подрагивали от ожившей нечеловечьей крови. Во рту стало солоно, ощутил, как
удлиняются, выпирают острые клыки.
Зуритай откинул одержимого, с силой накинулся, намереваясь раздавить, проткнуть рогами, изничтожить до того, как перевоплотится. Корво молниеносно
вывернулся, откинул великана, зажав стальной хваткой рог. Кость хрустнула, обломившись у основания, обнажила зеленоватую внутренность. Проклятый взвыл
от боли и ярости – демон внутри Корво знал слабости темных существ. Это у
барана если рог отсечь – хоть бы что, а Зуритая сразу лишил половины мощи.
Одержимый стоял, чего-то выжидая, изменяющееся тело подергивалось, мышцы на
почерневшем лице дергались, строя уродливые гримасы. Рубин в навершье
вспыхнул и затух, передав силу хозяину. Корво поднял голову – глаза сияли. Правая
ладонь сжимала обломок рога, в левой покоилась рукоять ятагана. Будто рокот
грома, из чрева раздался незнакомый голос:
– Зуритай! Плесень камня, попираемого моими стопами.
Проклятый зарычал, вокруг заплясали синие огоньки.
– Как ты смеешь, Ригур, так обращаться ко мне? Я придавлю тебя, словно
блоху!
– Ригур?
Преображенный Корво оскалился, глаза сверкнули. Он протянул руку, ладонь
сжала оторванный рог. Кость почернела и золой осыпалась на пол.
– Ригур лишь один из мелких прислужников. В моем распоряжении легион, ибо их много. И только что они напитались твоей силой. Нет, я не Ригур, жалкий
ты человечишка!
Раздался шлепок. Это волхв, не в силах удерживать плеть, повалился на
камни. Легкая дымка развеялась, свет померк. Синеватый купол, до этого
окружавший залу, стягивался, исчезал, словно смываемая с сапог грязь. В воздухе
пахнуло могильным холодом, по невидимым стенам поползли белесые струи. Они
вились меж камней, направляясь к Зуритаю, вонзались иглами в тело, напитывали
мощью. Проклятый подрос, кожа покрылась чешуей кирпичного цвета.
Оставшийся рог осыпался, на голове проросли новые – прямые, черные, с острыми
концами. Из окалившегося рта вырывались огненные языки.
– Кем бы ты ни был, хоть легионом, хоть флегретом, я раздавлю тебя! Во мне
мощь тысяч жертв, сотен страдающих душ! Я буду безжалостен, ибо по твоей вине
мое вобожествление отложено!
Корво усмехнулся:
– Проклятым был, им и остался. Не смеши меня, скоморох! Трусливая
демоноподобная тварь. В Енноме заставлю камни тесать.
Одержимый молниеносно бросился на Зуритая. Авенир приоткрыл глаза.
Существа двигались быстро, волхв видел лишь перемежающиеся полосы
кирпичного и серого цвета. Схватка длилась несколько секунд. Вдруг все
остановилось. На полу лежал изрезанный в лохмотья Зуритай. Рога отломаны, все
тело в глубоких ямах, конечности вывернуты и перекручены, на белеющих костях
глубокие черные зазубрины. Под одержимым растекалась кипящая лужа,
выглядывали распотрошенные кишки. Пока еще живая куча плоти с бульканьем
вздымалась, какие-то части подергивались.
Рядом с этим холмом стоял Корво. Телу возвратилась привычная форма,
только глаза по-прежнему недобро светились. Он смотрел на поверженного врага, тихо сказал:
– Теперь ты, как человек, умрешь своей смертью. Даже самые великие маги, умирая по-человечески, проходят врата суда. За твое зло я встречу тебя в своем
Царстве. Запомни – Моргот никогда ничего не прощает.
Уже не обращая внимания на умирающего, подошел к волхву. Возле Авенира
собрались все. Муравит настороженно сидел, будучи готов по первому же знаку
помочь истощенному, израненному хозяину. Марх лежал на спине, впитывая холод
от плит. Обе руки почернели, на груди и ногах волдыри полопались, обнажив мясо.
Бока Пармена медленно вздымались, иногда раздавались всхлипы – сломанные
кости царапали внутренности. Где-то вверху трещало, серыми хлопьями осыпалась
штукатурка.
Корво безразлично смотрел на героев, наконец, произнес:
– Я исполнил свой долг.
Марх ухмыльнулся, с болью процедил:
– Да уж. В узел завязал и в фарш его порубил. Только дотянул до последнего.
– В моем теле очень много зла. Моргот, повелитель Еннома был заперт в моей
душе, но часть оков снята.
Воин повернулся к Авениру:
– Надо было слушаться твоего веления. Я нарушал заповеди Высшего и дух
Моргота стал высвобождаться. Сейчас он ломает оковы. Нам стоит умереть до
того, как он освободится.
Волхв воспрянул:
– Я могу справиться с демонами. Я знаю, как изгнать их в бездну.
Корво не обращал внимания:
– Моргот не демон. Он один из отрекшихся, подобных Высшему. Используя
его мощь, я заставил Зуритая собрать всю недобрую силу. Теперь с Турмаги снято
проклятие. Это зачтется нам во вратах суда. Зал рушится, скоро мы покинем
царство живых. Вам придется убить меня, чтобы остановить Моргота.
Загрохотало, пол пошел трещинами. С невидимого потолка начали падать
глиняные градины. Авенир с трудом поднялся, опираясь на посох и муравита, едва
удерживался на ногах – земля содрогалась в корчах, готовилась поглотить цитадель
проклятого короля. Волхв посмотрел на Корво. Тот изменялся в лице, видно, что
борется с овладевающими его демонами. По телу скользнули алые разряды, сияние
в глазах усиливалось. Моргот рвался наружу – лишь бы успеть воплотиться, а там –
прокопает выход на белый свет, поработит этот холодный тусклый мир, зажжет
свой факел славы и станет новым божеством в Царстве Живых! Тогда вспыхнут
костры правосудия, вопли еретиков разорвут небеса, восторжествует новая Истина
и его месть Высшему свершится!
Авенир сосредоточился. Его тошнило от слабости, акудник почти терял
сознание, но посох поднял. Ралисту и лазурит тускло засветились. Волхв глубоко
вдохнул, голова закружилась, в глазах проплывали пестрые пятна. Корво стоял
отрешенно, не двигаясь и чаровник, вздохнув, произнес Слово. С посоха сорвался
луч и мертвый воин превратился в ониксовую статую.
Не прерывая молитвы, кивнул Унтц-Гаки. Тот оставил хозяина и с той
осторожностью, на какую был способен, стал подталкивать к волхву друзей. Когда
все были вместе, Нир, превозмогая тошноту и боль, вытянул руки в стороны, широко расставил ноги. Вокруг замелькали светящиеся полосы.
С потолка падали крупные, с кулак, каменья, сыпалась руда. Неподалеку
рухнул пласт земли, обнажив струящийся поток лавы. В нем били снопы искр, пахло горелым железом. Чад заполонил залу, дышалось все тяжелее. Кружащих
полос становилось больше, они бешено вертелись вокруг кучки живых, свистя и
кроша в песок падающие булыжники. В ушах хлопнуло, волхв почувствовал, как
его крутит и ломает, бросает из стороны в сторону. Руки наливались свинцом, корчи били тело, но терпел, стараясь выпрямиться еще больше, не обращая
внимания на тошноту и рези, молясь – только бы не отключится на полпути, лишь
бы не потерять в полете друзей.
Внезапно Авенира ослепило, желудок дернулся в сторону, холодная стена
больно ударила в лицо. Тело обожгло ветром, волхв подскочил, но тут же был сбит
ледяным дыханием гор. Легкие вгрызались в свежий воздух, голову от холода
заломило так, что зажимал изо всех сил, боясь, что взорвется от напора крови.
Среди заунывного пения кружащихся в танце ветров слышался треск – видимо, все
же кто-то долетел с ним, не выбился из сферы.
Понемногу глаза привыкли. Судя по всему, их забросило на вершину черной
горы, самой низкой из всей гряды. В слепящей белизне увидел израненное тело, признал Марха. Не обращая внимания на пронзающую от стужи боль, подполз к
сабельщику. Тот лежал, едва дыша, нога вывернута неестественно, будто у
тряпичной куклы. Тарсянин закашлялся и Авенир ужаснулся – комочки крови
обагрили рот, шею, тянулись скользкими нитями и тут же застывали на холодной
коже. Побледневший и изуродованный, сабельщик все же нашел силы улыбнутся:
– Ну что, рекрут? Заварили кашу? Освободить… народ… Это честь. Не этого
хотелось, ну и…
Волхв, стер замерзшие слезы, вздохнул. Ног и рук уже не чувствовал, внутри
все стыло и он, как мог в этой ледяной гробнице, наслаждался свежестью и
чистотой:
– Это еще не все, Марх. Мы сделали, что могли. Пусть даже кто-то другой
дойдет до обетованного Царства. Главное, что шли в своем предназначении, очистили путь. Даст Высший, выкарабкаемся. Ты только держись, еще не…
Последние слова чаровника потонули в ревущем снежном вихре.
Эпилог
Калит поморщился. Через решетку в его келью скользнул первый солнечный
луч, назойливо будя пожилого монаха. Старец степенно встал, скрутил спальную
