иногородних запросов об адресах поступает? Единицы? Это отлично. А куда вы эту переписку потом деваете? В наряд подшиваете? Интересно, а наряды каждый год уничтожаются? Храните? Это, милая моя, совсем замечательно. Юлечка, я тут подошлю к тебе одного жениха, да не тебе, понятно... Там же у вас невест хоть пруд пруди. Так ты дай ему посмотреть переписку, сейчас соображу, с какого года. — Гришаев отвел трубку в сторону: — Когда они, Коля, переехали в этот дом, я что-то запамятовал? В 1955-м? Юлечка, ты меня, старого, слушаешь? Так вот, хотелось бы посмотреть твои наряды с 1955 по 1960 год. Найдешь? Ну умница. Передай папе привет, а маме поклон. Как они? Скрипят? Я тоже. — Гришаев положил трубку.
— Сходи в адресное, полистай их переписку. Может быть, и найдешь там что-нибудь интересное.
— Вряд ли, Сергей Яковлевич. Думал уже об этом. Ведь в любом справочном киоске за три копейки адрес дадут, и никаких следов не останется.
— Это в том случае, если ты сам к киоску подойдешь. А если тебя здесь нет, если ты живешь в Старице или еще где-нибудь? Тогда самый раз будет письмо послать и справиться, где проживают Яковлевы. В общем, что тут толковать. Сходи, не откладывая, и посмотри. Мне дай четвертый том, я почитаю, кажется, там мой рапорт о поездке в Старицы? Посижу тут у тебя, подожду, пока вернешься.
Молодая миловидная женщина любезно положила перед Сомовым шесть тоненьких папок-скоросшивателей. Хотела, видно, что-то спросить, но постеснялась. Николай с полной уверенностью в том, что он выполняет просто старческую прихоть, пролистал несколько папок. В основном это была переписка с различными органами милиции. Одни запросы начинались с просьбы проверить, не проживает ли в городе скрывающийся от уплаты алиментов. Другие были из вытрезвителей, или, как их теперь называют, медицинских приемников, где переночевавший клиент ухитрился не оплатить по счету за обслуживание и к тому же дал чужой адрес. Встречались и цивильные письма, в них просили адреса родственников и знакомых. В последней папке за тысяча девятьсот шестидесятый год оказалось письмо на кокетливом розовом листке почтовой бумаги. Строчки запрыгали у Николая перед глазами. «В вашем городе, — читал он, не веря своим глазам, — проживают мои родственники — Марфа Ильинична и Родион Силыч Яковлевы. Раньше у них на Садовой улице был свой дом, но его сломали, и они куда-то переехали. Хочется повидать стариков. Если нетрудно, сообщите их адрес до востребования в почтовое отделение станции Лоо Кавказского побережья — Фридриху Иннокентьевичу Лыткину. Посылаю для ответа открытку с маркой. Пятнадцатого июня тысяча девятьсот шестидесятого года». К письму был приложен конверт, а на нем штамп с отметкой о том, что адрес Яковлевых сообщен в Лоо. Николай рассматривал листок почтовой бумаги, вглядывался в угловатый, с резкими штрихами почерк и никак не мог вздохнуть полной грудью. Было такое чувство, словно его ударили в солнечное сплетение. Проглотив подступивший к горлу комок, он вскочил, потом сел и опять стал читать. Его просто распирала злость — злость на себя, как же это ему самому не пришла мысль обратиться в адресное бюро и отыскать это письмо. Дождался, когда Дед ткнул его носом, как щенка. Постойте, постойте, но почему же он сам, этот, с позволения сказать, корифей, не сообразил пятнадцать, шестнадцать лет назад побывать здесь в адресном. Ага! Не так уж все и страшно. Первенство все-таки остается за ним, Сомовым. Это он подсказал возможный мотив убийства, и только тогда Дед сообразил, где следует кое-что посмотреть.
— Как у вас дела? — оторвала от размышлений Николая начальник адресного бюро.
— Трудно было и предположить, но я нашел то, что даже не думал отыскать. Скажите, каким образом изъять вот это письмо?
— А за какой год у вас эта переписка? Шестидесятый? Можно не изымать. Папку эту за давностью времени надо бы уничтожить. Давайте расписку и забирайте всю папку.
Николай не подозревал, что находка в адресном так обескуражит Гришаева. Совершенно не стесняясь молодого человека, он ругался и клял себя всякими черными словами. Потом бросился к телефону, торопливо, так что пальцы соскакивали с диска, набрал номер начальника уголовного розыска.
— Слушай, Толя! Это Гришаев. Прими меня, старого дурака, вместе с Сомовым. Мы тебе кое-что покажем. Да, да, новенькое... Шестнадцатилетней давности, — горько рассмеялся он.
В кабинете полковника Смирнова собралось много народу, и каждый чувствовал себя виноватым. Особенно переживала Антонина Ивановна. Целую неделю после убийства она просидела в адресном столе, разыскивая земляков Яковлевых, и не догадалась заглянуть в иногороднюю переписку. Все молча наблюдали, как старший дактилоскоп, вооружившись большой лупой, рассматривал письмо и конверт, и все ждали от него какого-то чуда. Но чуда не случилось.
— Я возьму к себе всю папку, Анатолий Федорович, обработаю реактивами. Думаю, ангидрид проявит все отпечатки, — объявил эксперт-криминалист.
— Потом передайте письмо графологам-почерковедам, — попросил полковник. — Пусть они скажут об авторе все, что возможно узнать по почерку. А вы, Сомов, давайте рапорт и утром первым самолетом на Кавказ. И хотя маловероятно, что вы там что-то отыщете, но проверить следует. Сначала побывайте в Сочи, я позвоню начальнику уголовного розыска. А вообще поищите этого Лыткина по всему побережью. Может, человек жил в Адлере, а письмо отправил из Лоо. Потом туда же приехал за ответом. Посмотрите, нет ли возможности выяснить в санаториях, не отдыхал ли там этот родич. Расскажите все начальнику уголовного розыска и попросите помочь. Перед отъездом загляните в научно-технический отдел. Может, эксперты что-то подскажут. И еще одно: я хотел завтра утром вас поздравить и при всем составе объявить приказ, но раз вам уезжать, сделаем это сейчас. Итак, «Приказ начальника областного управления внутренних дел от девятнадцатого апреля 1977 года по личному составу». Параграф седьмой. Инспектору отдела уголовного розыска Николаю Павловичу Сомову присвоить офицерское звание — лейтенант милиции. — Полковник выдержал паузу, вынул из ящика стола новые погоны с двумя звездочками и, вручая их Сомову, пожал ему руку. — Желаю вам, Николай Павлович, долгой и безупречной службы.
Спальный вагон оказался почти пустым: какой-то вальяжный старик с окладистой бородой, иностранцы, видно, муж и жена, поспешавшие на море, хотя сезон еще и не начался, да две пожилые женщины, и все. Сомов приплатил к казенному билету собственные деньги и с комфортом расположился в двухместном купе. Верхнюю полку он опустил, и сразу его нижнее место превратилось в большой удобный диван. Еще более удобным
