придет. Я ей сказал, что вы специально прибыли с ней побеседовать. А то не хотела идти, пока дочь с работы не вернется.
— Да, нянчила я Людмилу. Мне самой-то девять годков исполнилось, когда мать меня к Марфе Ильиничне свела. У нас в семье много ртов было, а в то лето как раз недород. Вот и отдали меня за харчи да ситцевое платьишко в няньки. Строгая была Марфа Ильинична, но зря не обижала. Я у них до восемнадцати годов прожила, целых девять лет. Родион Силыч, тот все больше молчком да в разъездах. Когда уезжали они из Стариц, звали с собой, но матушка-покойница не пустила.
Анна Егоровна говорила спокойно, с достоинством. Сомов отметил, что в молодости, видно, красивой была. Даже сейчас обветренное, загорелое лицо оставалось приятным. Когда он рассказал о гибели Яковлевых, Анна Егоровна искренне расстроилась, расплакалась, встала и направилась к выходу и уже у двери объяснила:
— Сейчас вернусь, успокоюсь только. Не привыкла на людях плакать.
Через некоторое время она продолжала рассказ:
— Не было у Яковлевых родственников. Родион — тот из целой семьи один остался. А у Марфы только и родни что Спиридон Драгин, какой-то дальний, то ли троюродный брат, то ли четвероюродный племянник. Фамилию Лыткиных никогда не слышала. Да, были Яковлевы богатые люди. Самые богатые на всю округу. У Марфы Ильиничны в приданом мало что мельница, еще и капитал был — в золоте да в каменьях разных. Родион Силыч, как только с войны по ранению вернулся, отправился в Казань и Спиридона с собой взял, для охраны. Вернулся и Марфе Ильиничне разных золотых вещей навез. Я поначалу только разговор слышала, что, мол, удачно съездили, а потом и сама у хозяйки видела колечки разные, серьги. У нее и раньше их много было, а тут сразу чуть не вдвое прибавилось. Говорили они промеж себя, что деньги бумажные ничего не стоят, а золото всегда в цене. Перед самой революцией Родион Силыч все свое дело продал. Одна мельница осталась. Большие деньги выручил. Поначалу они с Марфой хотели за границу ехать, да Людмила сильно заболела, так и остались. Родиона Силыча Советская власть сразу притеснять начала. Где золото? Где деньги? А он мукой откупался. Соберет обоз в пять-шесть подвод и в район: примите для голодающих рабочих. И его не трогали, мельницу оставили и молоть людям хлеб разрешили. Незадолго до отъезда Родион Силыч мельницу на Спиридона переписал. Слыхала я, как он все деньги с него требовал, а Спиридон не отдавал, отказывался: нет, мол, у него, и все. А деньги у него были. Он уже потом, когда его посадили, Марфе Ильиничне шепнул, где спрятаны.
Сомов слушал не перебивая. Рассказ старой женщины постепенно восполнял белые пятна в «Тайне». А Анна Егоровна говорила не торопясь, стараясь точно восстановить время и события и, видно, никак не могла смириться с тяжкой гибелью Яковлевых.
— Уехали они в двадцать четвертом году, Людочке как раз во второй класс нужно было идти. Говорили, в Казань, будто дом там купили. Вскоре Драгин к ним решил наведаться. Вернулся злой, пришел к нам и все расспрашивал, что мне говорила Марфа, какой адрес оставила. Отвечаю, что нет адреса, обещала письмо написать, да, видно, не собралась. А он ругается и говорит, что скрылись родственнички, обманули. Нет, мол, их в Казани. Это осенью было, а зимой приехал сам Родион Силыч. С неделю жил у Спиридона, и они вроде как помирились, а через год на масленицу ранили нашего Кузьму Ивановича — председателя, когда он домой возвращался. Ехал в санях, перед самым селом в него из винтовки и пальнули. Спасибо, лошадь вынесла. Милиция стала искать и арестовала Драгина. Нашли у него в сарае винтовку, из которой по председателю стреляли. Не знаю уж как, но узнала Марфа про Спиридонову беду и сама в Старицы заявилась. Пришла к нам, плачет, просит меня помочь снести передачу родственнику. Отправились мы в милицию, я-то в дежурке сидела, а Марфа Ильинична по начальству ходила. Разрешили ей не только передачу, но и свидание со Спиридоном. Вернулась, крестится, говорит: «Слава богу, теперь Спирьку не расстреляют». Уговорила его добровольно признаться. «Стрелял, мол, по пьянке». И верно: осудили Драгина на десять лет. Говорят, приезжал он, как освободился, но я его не видела. Да и Марфу Ильиничну с тех пор не встречала.
— Скажите, пожалуйста, Анна Егоровна, а почему вы решили, что Драгин отдал свои деньги Марфе Ильиничне?
— А как же, перед тем как уехать, после свидания со Спиридоном, Марфа Ильинична опять с просьбой: «Сходим, Нюра, к Спиридону. Я там кое-что с собой заберу, он велел». Ну отправились, их дом-то еще не заняли. Марфа отыскала ключи от амбара и долго там шарила, а потом выходит. Вижу, у нее в руках переметная сума от седла. «Вот, — говорит, — его документы, да и еще кое-что по мелочи». Мне думается, схитрила она тогда, не документы в сумке были, а деньги и ценности.
«Эге... Вот откуда ненависть! Забрали деньги да еще и уговорили сознаться. А почему уговорили? Зачем это понадобилось Марфе? Впрочем, сейчас важно то, что подтверждаются слова бабушки Агриппины, она говорила: злой был Спиридон на Марфу и Родиона. Да, были основания, мягко говоря, для недоброжелательства. Всё, дорогой товарищ Фролов! Со Спиридоном вы тоже опростоволосились», — торжествовал Сомов.
— А как, по-вашему, Анна Егоровна, мог Спиридон быть участником расправы над Яковлевыми?
— Не знаю, не думаю... А там ведь кто его знает, времени много прошло... Помню, обижался он на них, но чтобы на убийство решиться... Вряд ли. Что сердился — это верно, сам мне говорил, а в общем, раньше-то он уважительно к ним относился.
Сомов встал, прошелся по комнате, закурил и остановился у окна. «Вам ведь не известно, уважаемая Анна Егоровна, как относился Драгин к своим родственничкам после того, как срок отбыл. Вы ведь не видели его после тайги. За десять-то лет на лесоповале у него было время в них разочароваться. Не только сердиться, но и возненавидеть. Особенно если десятку ни за что отбыл, как жаловался бабушке Агриппине».
Записывая показания Анны Егоровны, он подробно изложил ее службу в няньках у Яковлевых и все, что касалось хозяйских драгоценностей, и лишь вскользь коснулся приезда Марфы с передачей к арестованному Драгину. Тот эпизод, когда Марфа забрала переметную суму из амбара, он вообще опустил. Не захотел до поры до
