оказалось мягкое кресло, установленное напротив. Николай сидел в нем, развалясь и любуясь своей небрежной позой в огромном зеркале, вставленном в дверь.
Увидел бы его Фролов в новых фирменных джинсах, за которыми он гонялся год, и в этом шикарном вагоне... Все-таки ядовитый он мужик. Вместо того чтобы сказать на прощание что-нибудь обнадеживающее, съязвил, что ему, Сомову, повезло, позагорает на песочке и искупается в море... Ну нет, дорогой Алексей Иванович! Сомов разыщет следы Лыткина, даже если для этого понадобится просеять весь пляжный песок.
Николай встал, несколько раз присел, разминаясь перед зеркалом. Достал из портфеля фотокопию письма Лыткина, плюхнулся на диван, так что задребезжали пружины, и уже в какой раз стал читать. Перед отъездом Николай побывал в научно-техническом отделе, там ему сказали, что у Лыткина несвязный, невыработанный почерк, полностью отсутствуют запятые и слово «родственники» написано через одно «н», и все. Тоже мне специалисты! То, что почерк школьный, он и сам, без экспертов, отлично видит. Нет запятых, так их многие забывают ставить. Его, Сомова, интересует совсем не орфография с синтаксисом. Вот кто он такой, этот Лыткин? Об этом эксперты ничего не сказали, говорят, мало текста. Забегал Николай к себе в институт, хотел показать письмо одной даме, что преподавала почерковедение, но, к сожалению, не застал. Поговорил и с Валерией Петровной, та категорически утверждала, что о родственниках с такой фамилией от Яковлевых никогда не слышала. Сомов на свой страх и риск показал врачихе фотокопию письма, и она уверенно заявила, что никто в 1960 году к старикам не приезжал. Кто же все-таки такой Фридрих Иннокентьевич Лыткин? Подожди, Сомов, подожди! Прислушайся, как бьет это словосочетание: Фридрих и вдруг Иннокентьевич да еще и Лыткин. Странно. Иннокентий Лыткин — звучит. Русские имя и фамилия. Русские-то русские, но, пожалуй, в Рязани или на Владимирщине человека с именем Иннокентий и не встретишь. Это, скорее, где-нибудь в Сибири: Иннокентий, Кеша, там на каждом шагу. Вот и артист Иннокентий Смоктуновский тоже, кажется, сибиряк. «А может быть, мне так хочется, чтобы Лыткин был поближе к Драгину, единственному родственнику Яковлевых? — размышлял Сомов. — Разберись-ка, лейтенант! — Николаю нравилось свое новое звание. — Разберись, при чем здесь Фридрих? Почему русскому человеку, да еще, возможно, сибиряку, захотелось назвать своего отпрыска заморским именем? Когда же появилась мода на такие имена?» Николай перебрал в памяти своих сверстников. Но среди представителей его поколения были Андреи, Сергеи, Александры, Иваны и ни одного Фридриха. А если вспомнить знакомых его родителей? Ага! Есть! Энергия Ивановна Хлебосолова. Николай улыбнулся, представив себе жизнерадостную полную даму — приятельницу матери, которая прочила ему в невесты свою дочь. А еще к отцу приходил знакомый с невероятным именем. Как же его звали? Очень, странное имя. Интеграл? Нет, вспомнил — Гоэлро. Гоэлро Карпович. Он тогда объяснил, что родился в бурное время, когда план электрификации страны был у всех на устах, и детям давали звучные, эпохальные имена. Молодец, Николай Павлович! Сомов хлопнул себя по туго обтянутым джинсами коленям. Можно допустить, что Фридрих Лыткин появился на свет божий в конце двадцатых годов. На этом, к сожалению, нить рассуждений оборвалась. «Не богато!» — решил Николай. Как это не богато? Если считать, что Лыткин родился в двадцать девятом или даже в тридцатом году, то выходит, что в санатории он был тридцатилетним. Чего же он в таком возрасте по курортам разъезжал? Ну ладно, в Сочи там или в Ялту можно поехать, погулять, покутить, если, конечно, есть деньги. А в Лоо? Там же, наверное, скучища... Говорили, что это полустанок с небольшим поселком. Может, больной этот Лыткин? Тогда ведь путевки-то налево и направо не раздавали. Послали лечиться? Кем же этот тридцатилетний Фридрих доводился старикам? «Если в Лоо об этом Фридрихе не дознаюсь, буду искать в Старицах, в Озерном районе». Подожди, Сомов, подожди. Давай-ка еще порассуждаем вот над чем: если Фридрих — преступник, узнал каким-то образом о ценностях Марфы и Родиона, но не знает их адреса, ему, конечно, проще всего назваться родственником, и адресок скорее пришлют. Значит, его надо искать не только среди родни. Но он же мог предполагать, что письмо с его фамилией отыщется? И тогда сразу примутся за него? Или надеялся, что его запрос, сделанный в июне 1960-го, не сохранится до января следующего года? А может быть, он действовал по чьей-то просьбе, не предполагая, как будет потом использована адресная справка? Ну-ка, давай все эти домыслы разложи по полочкам. Итак, первое: Лыткин действительно родственник Яковлевых и к убийству не имеет отношения. Но тогда почему он у них не появился? Не хватило денег на билет от Лоо к нам в город или не осталось времени? Что в таком случае сделал бы человек, жаждущий встречи с родичами? Написал бы письмо. Так и так, мол, хотел повидаться, мои дорогие, но обстоятельства не позволили. Но письма такого не было. Уж кто-кто, а Валерия Петровна обязательно бы знала. Допустим, Лыткин — преступник. Тогда как он узнал о существовании Яковлевых? Сомов достал свой почти полностью исписанный блокнот и на чистом листке записал свои выводы.
Туапсе, Сочи, а между ними маленькая, тихая станция Лоо. Зеленовато-синее море и всюду цветущие, словно присыпанные розовым снегом, сады. Сомов ошалел от весны и ощущения собственной силы и удачливости. В сочинском кустовом адресном бюро ему сказали, что Фридрих Лыткин на побережье от Туапсе до Сочи нигде не прописан. Не нашлось и однофамильцев, среди которых можно было бы поискать его родичей.
— Наверное, отдыхающий, — решил начальник уголовного розыска. — Жаль, что в санаториях и домах отдыха не сохраняются архивы. Но все-таки попытайтесь в Лоо. Я дам команду, и вам помогут. Кстати, санаториев там совсем немного. Да и те построены недавно, уже после вашего преступления. Хотя подождите! Есть там профсоюзный санаторий, перестроенный из дома отдыха сразу после войны.
Директора санатория в кабинете не оказалось.
— Он у Гомера Ивановича, — сообщила секретарша, — у главного врача. Это в нашем же административном корпусе, с улицы отдельный ход.
Едва поднявшись на крыльцо, Сомов услышал громкий хохот. Через небольшой коридор, в открытую дверь он увидел просторную комнату. Посредине, по ковру, ходили друг за другом двое крупных мужчин, и оба весело смеялись. Они, словно журавли, высоко поднимали ноги в каких-то замысловатых сандалиях и шагали неуверенно. Комната напоминала своеобразный спортивный зал. Один из мужчин, в расстегнутом белом халате, заметил посетителя.
— Заходи, дарагой, зачем встал.
