и посмотрю». И Николай вкратце поведал бабушке Агриппине страшную кончину ее земляков.
— Ах, господи! Ах, матерь божья! Люди в земле, я на них хулу возвожу. И Людмилу загубили? Нет, милый, не знаю тех душегубов. Не буду грешить, не знаю. — Старушка, вытирая слезинки концами белого платка, прикрывавшего ее темные, почти без седины волосы, задумалась. Перебирая узловатыми пальцами край клеенки, покрывавшей стол, начала вспоминать:
— Как Советская власть стала на ноги, я со своим хозяином — мужем, значит, да с детишками сюда в Голубино перекочевала и в Старицах, почитай, с тех пор и не бывала. Дети, хозяйство, не до гостевания. Так что Марфу и Родиона редко видела. Но вот что, парень, я тебе скажу: найди Нюру. Она еще долго у них жила. Где найти, говоришь? Про это точно не знаю, сказывали люди, что в совхозе «Отрадный». Это за Старицей верст тридцать будет. Значит, Марфу про богатство пытали? Тяжкую смерть приняла? Царство ей небесное!
Агриппина Самсоновна задумалась, зачем-то прошла на кухню и, погремев там посудой, вернулась.
— Не знаю, сказывать тебе аль нет, может, напраслину на человека возведу, но ты сам разбирайся, а я скажу, чтобы греха на мне не было. Перед войной, года за два или за три, когда немец на нас напал, объявился в Голубине сродственник Марфы — Спиридон Драгин. Еще до революции, пока Родион на войне был, этот Спиридон у Марфы в приказчиках бегал, а люди болтали, что потом и в полюбовниках хаживал. Когда мы в Голубине жили, слух был, что Спирька Драгин у Родиона мельницу откупил. Ты-то знаешь про Драгина?
— Слыхал, бабушка, — насторожившись, боясь спугнуть неловким словом старушку, ответил Сомов.
— Жил тогда у нас Спиридон с неделю. С моим хозяином все вино пил да плакал, что обидели его. За чужое дело десять лет в дальней стороне горе мыкал и прямо говорил: не виноватый он. Марфу на чем свет клял, будто обманула она его шибко, а вот чем, не сказывал. А Родиону грозил, чтоб тот где-нито на тропочке ему не попадался. У всех по селу, кто знакомый был, справлялся, куда уехали да где живут его сродственники. А они уехали и будто в воду сгинули. Как ушел Спиридон от нас, боле об нем и не слыхала. Тут вскорости война, хозяина проводила да так и не дождалась назад. Может, и Спиридон где погиб, его ведь тоже, поди, в солдаты забрали...
«Так-так! — думал Сомов о своей новой удаче. — Не скажи я про убийство Яковлевых, не припомнила бы бабушка драгинские угрозы. Эх, Сергей Яковлевич, Дед ты мой дорогой, — вспомнил он Гришаева, — дал ты маху...»
— А вы тут Лыткиных не знали, Агриппина Самсоновна?
— Лыткины? — старушка присела к столу, подумала, — Это из новых, что ли?
— Не знаю, может, родственники у Яковлевых такие были?
— Нет, парень, не было у нас никаких Лыткиных, а яковлевскую родню я всю знала. Да у них, окромя Спиридона, никого и не осталось. Не слыхивала я в наших краях Лыткиных. Если бы слыхала, запомнила. У меня память на имена да на прозвища больно хорошая.
Сомов слушал рассуждения Агриппины Самсоновны и мучительно соображал, как ему быть дальше. Заявление старушки об угрозах Драгина было очень серьезным. По сути дела, оно подтверждало его предположение о том, что убийство Яковлевых не просто обычное ограбление. Тогда на совещании он очень осторожно выдвинул версию убийства с целью мести, ссылаясь на чувство страха и ожидание беды, которые не покидали Родиона и Марфу, и вот сейчас драгинские угрозы как раз и вписывались в эту версию. Теперь его, Сомова, версия обретала реальные очертания: требовала срочной перепроверки Драгина. Но была на этом пути одна загвоздка: Драгиным занимался сам Фролов и, по его словам, убедился в его непричастности к убийству. А вот как он проверял Драгина, никому не известно. Может быть, все свелось к пустой формальности? Ведь не нашел тогда Гришаев в Старицах ни старуху, ни няньку и не узнал об угрозах. Как же быть? По правилам, следует подробно допросить Агриппину Самсоновну. Но если всплывет объяснение Валерии Петровны, то станет ясно, что старуху нашла врачиха, а не инспектор Сомов. Грош ему цена, этому инспектору: врачиха подсказала, а он поехал и просто записал показания старухи. Никакой он не психолог, этот Сомов. И сыщик так себе. Толкнули его носом в адресное бюро — нашел запрос, послали в Голубино — записал показания. Вместо него можно было бы обойтись обыкновенной секретаршей, она бы все отлично сделала...
Четкий, ясный выход пришел внезапно. Нельзя допрашивать старуху. Нужно скрыть весь этот разговор, но хорошенько запомнить то, что она говорит, и использовать в дальнейшем, не раскрывая карт перед начальством. Тогда все, что появится потом, будет принадлежать только одному ему, Сомову. Должен же он в конце концов найти что-то сам, без подсказки заслуженных ветеранов, которым оказалось не под силу раскрыть убийство. А эта щепетильная Валерия Петровна? Видите ли, она плохо себя чувствует при посторонних, если не причесана, тоже мне Мерилин Монро... Но ведь и эта молодящаяся старуха будет думать, что ей принадлежит пальма первенства в раскрытии «Тайны». Нет, он, Николай, лавры делить ни с кем не будет.
Попрощавшись с Агриппиной Самсоновной, Сомов отправился на поиски Нюши — бывшей няньки Яковлевых.
Добираясь на попутных машинах, Сомов любовался второй весной — первую он видел на Кавказе, и здесь била в глаза яркая зелень полей и цветущих садов. В совхоз он приехал под вечер и сразу же разыскал местного участкового инспектора. Лейтенант, тоже из молодых, ровесник Сомову, внимательно выслушал историю Яковлевых и задумался:
— Какая же это Нюша? Сколько ей хоть примерно лет?
— Людмила — дочь Яковлевых — родилась в 1915 году, тогда этой Нюре было лет восемь, от силы десять. Значит, сейчас может быть семьдесят да еще и с хвостиком.
— Тогда это, скорее всего, Анна Егоровна. Вы подождите здесь, а я быстро. Если дома, то привезу. — Участковый вышел, и сразу же на улице затарахтел мотоцикл. Сомов не ждал, что бывшая нянька сразу же назовет убийц, но где-то в глубине души теплилась надежда, что она хоть чуть-чуть приоткроет завесу тайны.
Участковый очень быстро возвратился и еще с порога объявил:
— Она самая, Анна Егоровна, жила у Яковлевых. Уговаривал ехать со мной в коляске, да отказалась. Говорит, приберется и