— Знаю, — говорит он. — Но этого, блин, не должно было случиться, не так ли? Ни со мной, ни с тобой, ни с той девочкой. Ничего из этого не должно было случиться.
— Нет, — отвечаю я, радуясь тому, что он не знает, во что это все мне обошлось. — Ничего из этого не должно было случиться.
До. 15. Финн
Когда мы возвращаемся в лагерь, смотрителя нет на месте, и единственная другая палатка тоже исчезла. Мама достает все вещи из нашей и складывает их в кучу вместе с нашими рюкзаками. Она все делает очень быстро.
— Если ты постараешься собрать наши рюкзаки, Финн, я займусь палаткой.
Смотрю на кучу. Не представляю, как все это изначально уместилось, но, видимо, смогло. Сначала я пакую свой пчелиный рюкзак, потому что это легче. Затем начинаю сворачивать спальные мешки, как мама мне показывала, и засовывать их в рюкзак, складывая туалетные принадлежности в боковые карманы и привязывая к внешней стороне наши кухонные принадлежности. К тому времени, как мама убирает палатку, мне удается собрать почти все.
— Отличная работа, Финн, — хвалит она, — можешь наполнить наши бутылки водой, пока я прикреплю палатку к рюкзаку?
Подбегаю к душевому блоку, где есть кран с питьевой водой. Когда буду рассказывать об этом Лотти, то совру, что был взволнован, хотя на самом деле мне страшно. Я не хочу, чтобы мама села в тюрьму. Судя по тому, что я видел по телевизору, тюрьмы — ужасно большие, темные и пугающие места, а мама мягкая и нежная, любит танцевать и печь, и вряд ли ей позволят заниматься там такими вещами. Я думал, в тюрьму сажают только убийц и грабителей. Я не предполагал, что туда отправляют мам, которые увозят детей в поход, даже если они не рассказали об этом своим мужьям.
Когда я возвращаюсь к маме, она уже закинула рюкзак себе на спину. Я пристегиваю бутылки с водой.
— Ну, пошли, — говорит мама, пусть и не очень уверенно. Она выглядит совершенно иначе, чем когда мы приехали в кемпинг. Словно из нее выжали все веселье и надежду.
— Куда мы идем?
— Недалеко, — отвечает она. — Где-то здесь должно быть красивое тихое место.
— Что, если полиция найдет нас до того, как мы вернемся?
Мама обнимает меня, как может, с огромным рюкзаком за спиной.
— Постарайся не волноваться, Финн. Мы разберемся со всем этим. Все будет хорошо.
— Ладно, — отвечаю я, хотя и не понимаю, как все станет хорошо, и, судя по выражению маминого лица, она в это верит не больше, чем я.
Идем долго. Спускаемся через лес по проселочным улочкам, а потом шагаем вдоль реки. Еще жарко, и мы то и дело останавливаемся попить воды. Мама не снимает рюкзак, хотя я знаю, что он супертяжелый, и я вижу вмятины, которые ремни оставляют у нее на плечах. Она тоже мало говорит. На ней шляпа и солнцезащитные очки, но мама все равно кажется грустной, хотя я не вижу ее лица. Она даже идет грустно.
Вот бы как-то подбодрить ее, но я никогда не умел рассказывать анекдоты, а исполнять цыплячий танец или кудахтать сейчас вряд ли уместно.
Мои ноги гудят, мне жарко и не по себе, но я знаю, что не должен жаловаться, иначе мама расстроится еще пуще.
В конце концов, река снова ведет в лес. Под деревьями прохладнее, и мама на мгновение останавливается попить.
— Где мы? — спрашиваю я.
— Копли Вудс, — отвечает она.
— Но это недалеко от дома.
— Знаю. Мы уже на полпути.
— Когда мы придем домой?
— Как только папа отзовет полицию.
— Как думаешь, он им еще не сказал?
— Не знаю, — отвечает она. — Можем потом послушать новости на моем заводном радио.
— Теперь все в школе знают, да? В смысле, что нас ищет полиция.
Мама смотрит в землю.
— Думаю, да, — говорит она.
— Они все будут судачить об этом, когда я вернусь. Задавать кучу вопросов. Говорить, что я испугался тестов и сбежал. Станет хуже, чем раньше.
Мама опускается на колени и начинает плакать. Печально, а не так, как плачешь, если поцарапал колено.
Я стою рядом, не зная, что мне делать. Опускаюсь на колени рядом с ней.
— Извини, мама, — говорю я.
Она качает головой и плачет еще горше.
— Мне следует извиняться, — рыдает мама. — Это я все испортила. Я пыталась помочь, но только усугубила ситуацию, и мне очень, очень жаль.
Она почти согнулась пополам под тяжестью рюкзака. Я боюсь, что он ее вообще раздавит.
— Снимай, мама, — прошу я. — Тебе же больно. Сними его.
Она садится и снимает ремни с плеч. Рюкзак с грохотом падает на землю, сковорода ударяется о бутылки с водой. Следы на маминых плечах выглядят ужасно. Мне плохо, что я ее так расстроил. Надо было помалкивать про школу.
— Пойдем домой, — говорю я. — Может, у нас не будет столько проблем, как мы думаем.
— У тебя — нет, Финн, но у меня будут, — отвечает она, протягивая мне руку. — Я должна была понять, что это глупая затея, но запаниковала — и посмотри, что я натворила.
Мама снова плачет. Крупные слезы текут по ее щекам из-под очков. Она сжимает мою руку и будто выдавливает из меня слезы, потому что я тоже начинаю плакать.
Мама наклоняется и обнимает меня.
— Все будет хорошо. Я знаю, что придется нелегко, но папа о тебе позаботится.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.
— Тебе не разрешат жить со мной после развода, — говорит она. — Не после вмешательства полиции. Они определят тебе жить с папой, но мы по-прежнему будем видеться как можно чаще и вместе делать много забавных вещей.
— Нет, — говорю я и трясу головой в надежде выбросить эти слова из ушей и притвориться, будто никогда их не слышал. — Я хочу жить с тобой.
— Знаю, —
