смайлик, — говорит Харрисон. — Детский сад. — Он берет гитару у меня из рук.
— Отдай, — прошу я.
— Чтобы люди думали, будто мальчики в Икфилде — большие дети? Вот уж нет. — Харрисон роняет гитару на пол. — Ой, выскользнула, — ухмыляется он мне. Сгибает колено и стоит на одной ноге, занеся другую над укулеле.
— Нет, пожалуйста, — молю я.
— Что такое? Боишься расплакаться, если я ее сломаю?
— Это подарок мамы… — Мой голос срывается.
Харрисон с силой бьет ногой по укулеле. Та издает ужасный треск, скрип, а затем замолкает. Теперь инструмент мертв. И музыка умерла вместе с ним.
— Похоже, маме придется подарить тебе новую, не так ли? — Они смеются и уходят. Слезы текут по моему лицу. Я опускаюсь на колени, беру укулеле и баюкаю ее на руках, будто это мертвое животное.
Мама тоже заплакала бы, если бы увидела. Точно знаю.
— А этот Харрисон сделал так специально? — спрашивает папа, когда я ему потом показываю обломки.
— Ага. Он пытается заставить меня бросить школу.
— С чего ты взял?
— Потому что я слышал, как он сам это сказал сегодня утром: устраивает кампанию, хочет заставить меня бросить школу, потому что я неправильный мальчик.
— Что он имеет в виду? — спрашивает папа.
Я вздыхаю. Не хотел ему рассказывать, но я так зол за гитару, что мне все равно.
— Он называет меня красавицей. Говорит, что я, должно быть, гей, раз не люблю спорт.
— Когда это началось? — Папа вдруг задает много вопросов. Как будто никогда меня не слушал и сейчас узнал обо всем впервые.
— С первого дня в школе.
— Почему ты мне не говорил?
— Я же сказал, что ненавижу школу.
— Да, но не уточнил почему.
— Ты бы не послушал. Все твердил мне, что я освоюсь и найду друзей.
Папа выдыхает и кладет голову на руки.
— Прости. Я просто хочу, чтобы ты был там счастлив.
— А я не счастлив. Ненавижу школу.
— Завтра позвоню директору. Нельзя спускать такое с рук.
— Станет только хуже, — говорю я.
— Но что еще я могу сделать?
— Позволь мне уйти, как я и хочу.
— Финн, мы все это уже обсуждали. Сама школа отличная. Давай разберемся с этим парнем, и, может, все наладится.
Я качаю головой и ухожу, потому что знаю: будет намного хуже.
Кабинет миссис Гудфеллоу находится в дальнем конце школы, из него открывается вид на поля. Как будто она хочет быть директором, но на самом деле не желает видеть или слышать, что происходит.
Забавная у нее фамилия для леди, Гудфеллоу[14]. Папа стоит рядом со мной. Очевидно, директриса попросила меня тоже присутствовать на встрече, чтобы она могла «успокоить меня». Единственное, чем она могла бы меня успокоить, — это отпустить на все четыре стороны.
— Помни, что я сказал, — говорит папа. — Мы будем вежливыми, мы здесь только затем, чтобы поговорить об этом инциденте. Не говори, что ненавидишь школу.
Я пожимаю плечами. Я бы все равно не сказал. Я не хочу ничего рассказывать директрисе. Я просто хочу уйти и больше никогда не возвращаться.
Папа стучит в дверь.
— Войдите, — отзывается громкий высокий голос, и мы входим.
Миссис Гудфеллоу встает из-за своего стола и выходит поприветствовать нас. Она высокая и худая, с длинными волосами, собранными на голове, что делает ее еще выше. Я думаю, ей нравится быть высокой.
— Здравствуйте, мистер Картер, — говорит она, пожимая отцу руку, — рада видеть вас снова.
Я забыл, что она встречалась с родителями, когда они пришли посмотреть школу. Миссис Гудфеллоу, должно быть, видела и маму.
Интересно, что мама о ней подумала.
— Финн, спасибо, что пришел. Я не задержу вас надолго, но хотела как-то подбодрить. Пожалуйста, присаживайтесь, — говорит она нам обоим.
Я оглядываюсь, пока мы садимся. Стены оклеены обоями с цветочным рисунком, везде висят картины с птицами.
На полке — изящные статуэтки балерин, на столе — ваза с цветами. Комната больше похожа на ту шикарную чайную, в которую мама однажды привела меня в Илкли, чем на кабинет директора школы.
— Что ж, — начинает миссис Гудфеллоу, глядя на меня и садясь за свой стол. — Мне было очень жаль услышать о происшествии с вашей гавайской гитарой.
Я смотрю на папу. Если он не собирается что-то говорить, я скажу.
— Э-э, Финн совершенно ясно дал понять, что его инструмент был сломан намеренно.
Миссис Гудфеллоу улыбается.
— Понимаю, но я разговаривала с тем молодым человеком, и он заверил меня, что это был очень досадный несчастный случай. Когда Финн уронил инструмент, Харрисон проходил мимо и, пытаясь увернуться, потерял равновесие и наступил на гитару. Ему действительно очень жаль.
— Нет, — говорю я. — Все было не так. Он сделал это специально, при этом смеялся и говорил мне гадости.
Миссис Гудфеллоу качает головой.
— Я понимаю, что ты очень расстроен, Финн. Твой отец сказал мне, что инструмент был тебе очень дорог, но могу заверить, этот молодой человек не стал бы лгать о таких вещах. Его отец — председатель совета правления, так что он из очень уважаемой семьи.
— Надеюсь, вы не хотите сказать, что Финн лжет, — говорит папа.
— Вовсе нет. Но я действительно думаю, что он мог запутаться в том, что произошло, из-за эмоционального характера инцидента.
— Нет, — говорит папа. — Он не запутался, и я могу вас заверить, что мой сын тоже из очень уважаемой семьи, хотя, к сожалению, не из той, которая представлена в вашем руководящем органе.
Впервые с тех пор, как мы вошли, улыбка исчезает с лица миссис Гудфеллоу.
— Мистер Картер, — говорит она, — мне не нравятся подобные намеки. У нас есть две противоположные версии событий. Я поговорила со всеми молодыми людьми, и два свидетеля подтвердили, что все было совершенно случайно.
— Они стояли там и смеялись, — говорю я ломающимся голосом. — Оба — его друзья.
